Диагноз: Любовь - Мегги Леффлер Страница 95

— Вообще-то да. Разве ты не помнишь? Она ведь отказалась ехать домой. В тот день, когда отец вернулся, я слышал, как он швырял посуду в кухне и говорил бабушке, что собирается подавать на развод. Однако неделей позже в Гренаду вошли наши войска и мама вернулась. С тех пор он никогда не упоминал о разводе.

Я начала вспоминать. Я была в кафетерии, когда Николас Олзевски подбежал к нам с Беном и сказал: «Вы слышали, что наши войска вошли в Гренаду?» Я тогда решила, что мы просто присоединили остров, как и Гавайи. А еще я подумала о том, что бабушка теперь будет довольна, ведь мама получит диплом медицинской школы Соединенных Штатов. Но Бен сказал, что раз ввели войска, значит, случилось что-то плохое и мама может быть в опасности. Мы вместе зашли за стойку кафетерия и спросили, можно ли нам воспользоваться их телефоном и позвонить папе. Но миссис Ричардс объяснила, что Соединенные Штаты «ввели войска, чтобы спасти американских студентов-медиков», что «мы победили» и что «все уже кончилось». Она также сказала, что волноваться не о чем и нам лучше вернуться в общий зал. Мы так и сделали. Тем вечером, за ужином, папа говорил, что благодаря этому вторжению мама наконец-то будет дома. Это было особенно интересно, учитывая, что он уже ездил за ней, но вернулся один. Нам казалось, что наш папа настолько важная особа, что послал армию США возвращать маму.

— Она забыла о нас, — с горечью произнесла я. — Как только она уехала, мы перестали для нее существовать.

— Холли… — Бен покачал головой. — Бог не забывает о нас.

Скрестив руки на груди, я задумалась над словами брата, и на моем лице проступила слабая улыбка. Я сказала ему, что для человека, бросившего семинарию, он слишком любит проповедовать.

— Опять ты начинаешь, — упрекнул меня Бен.

— Почему ты ушел оттуда? — спросила я, когда мы снова зашагали по улице.

— Я просто подумал, что не хочу становиться священником. И до сих пор так думаю. Может, у меня пока нет настоящего призвания, — добавил Бен.

— Знаешь, мне кажется, что ты слишком зациклен на настоящем, — сказала я. — Ты, очевидно, думаешь, что Бог должен был нотариально заверить свое обращение к тебе?

— Может, и нет, — согласился Бен, поднимая воротник, чтобы спрятать лицо от ветра. — Но от кого я это слышу? — Он толкнул меня плечом, и я, не выдержав, засмеялась.

— Роксана говорит, что мамино наследство стало для меня тяжелой ношей, — сказала я. — Будто я не люблю медицину, но из-за мамы не могу ее бросить.

— А если бы могла, чем бы ты занялась? — поинтересовался Бен.

Этот вопрос поставил меня на место Галилея, который внезапно обнаружил, что Земля не плоская и что, дойдя до ее края, невозможно упасть вниз. Это откровение, честно говоря, не доставило мне ни малейшего удовольствия. Что я буду делать с этой большой круглой планетой, если все мое существование построено на том факте, что она плоская?

— Понятия не имею, — уныло ответила я.

— Я думал, ты любишь медицину. — Голос Бена звучал разочарованно. Брат напомнил мне меня саму, когда я убеждала его стать священником даже после того, как он понял, что это не его призвание.

— С чего бы это? — спросила я.

— Вспомни неделю, которую ты провела в Кон-о-Кви. Ты тогда была по-настоящему счастлива.

Он прав. Я была счастлива три лета тому назад, до смерти мамы. Я только вырвалась из отделения интенсивной терапии, где каждый день ломались чьи-то ребра при попытке реанимирования и мне приходилось сообщать семьям неутешительные новости. Я вырвалась из здания Сент Кэтрин, заполненного искусственным светом и тяжелым воздухом, который был пропитан запахом лекарств, и попала в летний лагерь Кон-о-Кви, где самой серьезной болезнью была тоска по дому, а о смерти никто даже не упоминал. Это было блаженством.

— Вот и стань доктором в лагере, — посоветовал Бен.

— Я не могу жить в летнем лагере круглый год. Мне придется каждый день есть дешевые обеды «Бифарони» и каждый день слушать Бритни Спирс из динамиков.

— Так стань педиатром.

— Но мне нравятся взрослые, — заявила я. — Я люблю поговорить с людьми, послушать их истории.

— И все-таки я не понимаю. — Бен пожал плечами. — Почему ты провела в госпитале несколько последних лет, если так не любишь медицину?

— Я хотела научиться распознавать и устранять кризисы, — объяснила я.

— Полагаю, тебе этого хватило выше крыши, — сказал Бен, вышагивая по заснеженной каменной дорожке. — Так что, если решишь и дальше заниматься врачебной практикой, тебе придется вернуться и попробовать себя в качестве семейного врача, я правильно понимаю?

— Господи, только не это! Это моя вторая специализация! — воскликнула я.

Бен улыбнулся.

— Ах да, — произнесла я со смешком. — Ты считаешь, что нужно попробовать все, прежде чем уходить?

— Просто предположил, — ответил Бен.

— Мама сообщила через Роксану, что мне не следует бояться заглядывать под капот, — сказала я. — Что бы это ни значило.

— Под капот, — задумчиво повторил Бен. — В смысле — под капюшон Смерти [46]? В клоаку иного мира?

— Господи, надеюсь, что нет! Неужели она имела в виду, что я умру? — спросила я.

— Ты умрешь, Холли, — с нарочитой серьезностью сказал Бен. — Бессмертных не бывает.

— О да. — Я глубоко вдохнула.

Мы молча брели по дорожке, потом Бен обнял меня за плечи и сказал:

— Если мы сейчас выйдем из парка, можно будет заскочить в кафе на ленч, а потом отправиться в Британский музей, он как раз откроется.

— А как насчет Роксаны?

— Мы вернемся в госпиталь до обеда. А в музее есть египетские мумии, Холли.

— А можно сначала посмотреть мумии, а потом старые книги?

— Я не знаю. Это ведь и мой день рождения, знаешь ли.

— Так, приехали. Великая Троица, — сказала я.

— Ага. Берегитесь все, — вздохнул Бен и, повернувшись, улыбнулся мне.

— Сначала посмотрим мумии.