Верхние Саванны - Жюльетта Бенцони Страница 95

— Обещание будет выполнено, как только мы вернемся в дом. А потом я позабочусь, чтобы вас немедленно отвезли назад в Кап-Франсе. Лучше, если наши завтрашние гости вас здесь не увидят.

— Вашими устами глаголет сама мудрость, благородный господин.

Но перед тем, как покинуть склеп, Понго и Финнеган сделали, если можно так сказать, уборку наоборот. Они принялись разгонять пыль по всему маленькому помещению, чтобы скрыть следы недавних посещений. Вдруг Понго замер и спросил, указывая на новые заклепки:

— Сильно блестеть! Что делать?

Цинг-Ча захихикал.

— Это очень просто. Каждый торговец китайскими древностями на базаре знает, как состарить вещи.

Аптекарь вытащил из бархатной сумочки, в которой он принес с собой все необходимое для изменения облика лже-Ферроне, какой-то пузырек, обмакнул в него кисточку и покрыл раствором блестящую медь — она немедленно потускнела, а кое-где подернулась даже беловатым налетом, как на более древних саркофагах.

Совершенно успокоенные, ночные посетители покинули наконец часовню, а Понго метлой из веток замел за ними следы на траве.

Когда китаец с приличным вознаграждением отправился под бдительной охраной Моисея в город, Жиль и Финнеган вернулись в дом врача допить бутылку виски. Спать ни тот, ни другой не хотели, тревога гнала прочь саму мысль, что можно пойти в спальню и вытянуться на постели.

— Почему ты сразу мне не сказал, зачем поехал? — спросил Турнемин. — Мы бы так не беспокоились.

— Но я и сам не знал. Я не собирался возвращаться, но пришел к Цинг-Ча и увидел у него на столе этого покойника — он чем-то слегка походил на старого Ферроне — вот я и подумал, что он может сослужить нам хорошую службу…

— А иначе бы ты не вернулся?

— Нет. Но из тюрьмы тебя постарался бы вызволить, если б вдруг ты туда угодил.

Жиль пожал плечами и посмотрел на свой пустой бокал так, словно он сам собой мог наполниться.

— Ясно. А я считал тебя другом.

— Я и секунды не переставал им быть, потому и сбежал. Если между мужчинами встает женщина, это никого еще до добра не доводило. Как бы дружны они ни были, непременно возненавидят друг друга. Тем более что я вообще не могу тебя понять. Жюдит такая красавица! Я, кажется, вообще не видел женщины прекрасней и желанней…

— Ты сам ответил на свой вопрос. Ты тысячу раз прав, но почему же, в таком случае, ты сам влюбился не в нее, а в Мадалену?

На минуту воцарилось молчание, стало слышно, как кричит за окном ночная птица да стонет во сне больной в больничной палате.

— Что же ты собираешься делать… потом? — спросил шепотом Жиль.

— Не знаю. Впрочем, неизвестно еще, что вообще будет потом? Если завтра все пройдет гладко, наверное, все же останусь. Трудно отказаться от возможности видеть, хотя бы просто видеть любимую женщину. Да ты и сам знаешь, — добавил он с горечью.

Это не ускользнуло от Жиля, он поторопился уйти от острой темы и заговорил с другом:

— Как ты считаешь, удастся наша затея… с маскарадом? Ты, помнится, сказал, что монахи держатся слишком уверенно и, может быть, настоящий Ферроне у них?

— Да, сказал. Но вообще-то это мало вероятно.

Если Легро и его колдунья выкрали мертвое тело, а скорее тело человека, впавшего в каталепсию — только так, по трезвом размышлении, можно объяснить тот факт, что покойника извлекают из могилы без промедления, если хотят сделать из него зомби, — то вряд ли они станут передавать его узколобым монахам — не сошли же они с ума. Это все равно, что самим сложить костер, на котором их сожгут. Нет, брату Игнатию просто сообщили, что в гробу нет ничего, кроме полена. В конце концов, терять нам нечего, так что стоит рискнуть…

И в подтверждение своих слов Лайам допил последние капли и кинул пустую бутылку в угол.

Тут запели первые петухи, возвещая новый, полный тревог день, и он вышел на веранду поглядеть, как встает солнце.

Было около полудня, когда большая малиновая карета с золотыми вензелями в сопровождении отряда конной охраны прогрохотала по аллее столетних дубов и в облаке красной пыли подкатила к высокому крыльцу, где ее уже ожидали Жиль и Жюдит. Супруги спустились навстречу гостю, Жиль сам открыл дверцу, а Жюдит преклонила колени, как перед самим епископом. Лесть сделала свое дело: аббат Колен Дагре был всего лишь наместником епископа Санто-Доминго. Он благосклонно взглянул на поразительной красоты молодую женщину в строгом черном платье, с прикрытой черным кружевом, словно на аудиенции у папы, головой: она стояла на коленях, испрашивая его благословения — как тут откажешь? Но стоявшего рядом Турнемина он окинул куда менее ласковым взглядом: Жиль понял, что враг настроен решительно и жаждет его крови.

Гонтран Колен Дагре был тучен и рыхл и не любил стройных крепких мужчин. Если не считать огромного носа, черты его лица напоминали женские: маленький круглый подбородок, крохотный пухлый ротик с надутыми губками, выщипанные тонкие брови, нежная кожа, за которой он, без сомнения, тщательно следил и которую оберегал от знойных солнечных лучей: едва нежеланный гость ступил обутой в черные бархатные туфли с золотыми пряжками ногой на землю, как сидевший рядом с кучером слуга тут же подскочил к нему с большим зонтом, хотя в это время года солнце вовсе не жгло.

Выйдя из кареты, коадъютор епископа протянул Жюдит для поцелуя пухлую ручку с великолепным перстнем из жемчуга и аметистов, поднял женщину с колен, но от приглашения пройти к столу отказался:

— Дочь моя, мы прибыли сюда для важного дела и должны разрешить тяжкие сомнения относительно вашего дома. Пока мы не свершим праведный суд, мы не можем сесть за этот стол.

Между тем взгляд священника жадно шарил по уставленной цветами веранде, выдавая его сожаления, но из-за его шелкового одеяния выглянула серая простая риза и такая же серая борода брата Игнатия, который имел честь сопровождать коадъютора.

Жюдит произнесла чистым и звучным голосом:

— В чем бы нас ни обвиняли, клянусь Господом, все это ложь. Нет дома, в котором бы чтили Бога больше, чем в нашем. Вы, ваше преосвященство, человек проницательный, сами очень скоро в этом убедитесь и тогда сможете, надеюсь, разделить с нами трапезу. Раз вы так желаете, обед подождет. Хуже от этого он не станет.

Колен Дагре даже улыбнулся:

— Да услышит вас Господь, дитя мое, да услышит вас Господь! Итак, господин де Турнемин, покажите нам дорогу к могиле, которую мы, во имя Господа, намерены жестоко потревожить. Дайте мне руку, брат Игнатий…

Но Жиль не дал им ступить ни шагу.

— Дорога, ведущая к склепу, идет в гору, — сказал он. — Боюсь, башмаки вашего преосвященства пострадают.

Мизансцена комедии была продумана до мельчайших подробностей. Жиль щелкнул пальцами, и, откуда ни возьмись, появился паланкин из красного дерева с вышитыми муслиновыми занавесками, который несли четыре дюжих негра. Его преосвященство с облегчением растянулся на подушках, но даже не подумал хоть как-то поблагодарить хозяина. Поскольку место в паланкине было только одно, брату Игнатию пришлось топать пешком.