Тайное венчание - Елена Арсеньева Страница 92

Лизу сняли с седла и отнесли на опушку леса, подальше отдороги. С трудом привели в чувство Гюлизар-ханым; она все еще была не в себе,толку от нее оказалось мало. Гюрду пришлось самому помогать Лизе, которая средьстонов и судорог наконец извергла из себя кровавое месиво… Ее биланеостановимая дрожь, голова горела, и растерянное, испуганное лицо Гюрда отнюдьне вселяло в нее бодрости. Только его хрипловатый, вздрагивающий голос,непрерывно бормочущий что-то по-татарски и по-русски, был той соломинкою, кояудержала Лизу над бездной страха и боли, где она тонула, тонула, захлебываясь…

Облегчение, охватившее ее потом, было таким всепоглощающим,что она прямо там же, на сырой, пропитанной кровью земле, погрузилась в крепкийсон, в котором к ней явился Баграм и, улыбаясь, сказал, что муки, и слезы, икровь, и боль – все это было не зря, не напрасно; что все вышло, как онпредсказывал. А коли так, пусть Рюкийе исполнит его просьбу и забудет обо всемстрашном.

Гюлизар-ханым тоже постаралась вычеркнуть из памяти событиятого страшного дня и все им предшествующее. Она словно бы начисто забыла, чтосама, хоть и против воли, подсобляла Лизе, вела себя так, будто выкидыш,который все же произошел, – великое несчастье для них обеих.

Она теперь, кажется, была обуреваема одним желанием:поскорее исцелить Рюкийе, чтобы султан вновь мог возлечь со своей наложницей, ккоторой вожделел по-прежнему.

– Наверное, любовь к тебе помутила его разум! – ворчаластарая армянка. – Разве он поверил бы иначе побасенкам Гюрда?

Лиза прикусила губу. Она кое-что знала теперь о Гюрде отГюлизар-ханым.

Гюрд и правда оказался русским! По крови, только по крови.Этот ярый газий [116] дал бы выпустить ее по капле, лишь быокончательно уподобиться тем, с кем прошла его жизнь и чью веру он исповедовалмало сказать истово – самозабвенно и фанатично!

Отец его был убит во время татарского набега на донскуюстаницу, а беременную мать продали в Солдайю [117] богатомуармянину. Через несколько месяцев родился младенчик. Мать нарекла его Дмитрием,однако не судьба ему была зваться сим христианским именем! В ту пору искаликормилицу для новорожденного Сеида, младшего сына Алим-Гирея, и армянин, хозяинАннушки, привел ее в султанский дворец. Пригожая и грудастая молодичка спервого взгляда полюбилась всем, а пуще других будущему хану Кырым-Адасы. Богвесть, добром или силою принудил он ее перекрутиться в веру Магометову, принятьновое имя – Эмине, потом подвергнуть сына сюннету и наречь его Гюрд, чтопо-турецки значит «волк», однако она стала не только кормилицею Сеид-Гирея, нои возлюбленною подругою Алим-Гирея, разделившей и славу его, и бесчестие и ужена склоне лет удалившейся с ним в изгнание. И как Эмине была неразрывна сГиреем-отцом, так Гюрд, которого прозвали Беязь за светлые, почти белые волосы,неотступно находился при Гирее-сыне: вместе с ним воспитывался в Румилии подласковым надзором Гюлизар-ханым; с ним вместе путешествовал по Оттоманскойимперии, а после даже по Польше. С ним вместе отличался в набегах на Молдавию,Украину и даже Россию, родину предков своих. С ним вместе рубил головы гяурам,и заветная сабля Джамшида, хранителем коей он служил, казалась в руке Гюрда нечужеродным предметом, а как бы продолжением его длани, ибо только ему былополностью послушно сие своенравное и опасное оружие. Узнай про это Лиза раньше,она возненавидела бы Гюрда. Но теперь сильнее оказалось любопытство: почему онспас ей жизнь?

* * *

Даже если Сеид-Гирей и не поверил словам Гюрда, будто людиМансура случайно обнаружили один из потайных ходов, ведущих в Хатырша-Сарай,проникли в опочивальню Рюкийе и похитили ее, а Эбанай с Гюлизар-ханым бросилисьвдогон и тоже угодили в ловушку, если и заметил крупные белые стежки, коимибыла шита вся эта история, то не позволил подозрениям проникнуть в свою душу.Не так-то просто было бы ему расправиться с Гюрдом: войска в Эски-Кырыме тоже былинакалены, потому что дворцовая казна пустовала, солдаты многие месяцы неполучали жалованья. Сеид-Гирею фирманом Порты запрещалось участвовать ввоинских походах и набегах на богатые северные земли; он давно был лишен своейдоли военной добычи, а содержание, ему назначенное, Керим-Гирей давно невыдавал: в Бакче-Сарае жили расточительно… Сейчас Сеид-Гирею самому было впоруотправиться в горы и леса разбойничать!

Что же до отношений с Рюкийе… Одни только мысли о том, чтодовелось ей испытать в Мансуровом плену, конечно, воспламеняли Сеид-Гирея, и онне раз уже был готов явиться к Рюкийе-ханым, чтобы изведать ее ласки, но всеженские болезни вселяли в него, как, впрочем, и в других мужчин, неодолимуюбрезгливую робость; и он ждал ее выздоровления, мучительно борясь с желанием инаслаждаясь этим мучением, как всякий безумец…

* * *

Шли дни. Закатился август, но жара стояла невыносимая. Завсе лето не выпало ни капли дождя, трава кругом пожухла, на буках началижелтеть листья. Тонкий запах увядания врывался по утрам в опочивальню Лизы, исердце ее волновалось и томилось…

Постепенно отчаяние завладело Лизою. Неподвижное,однообразное заточение все в той же комнате сделалось вовсе непереносимым. А снекоторых пор ее вдруг начали донимать детские голоса. Вернее, то был одинголос: лепет совсем маленького ребенка, смех или заливистый плач, то днем, тосреди ночи, громче всего слышный со стороны покоев Чечек. Лиза была уверена,что ей мерещится, и даже не решалась сказать об этом Гюлизар-ханым, опасаясь,что старая армянка подтвердит, будто это один морок, а стало быть, Лиза и саманачала сходить с ума.

Однажды плач донимал ее особенно сильно. Как ни гнала отсебя Лиза воспоминания, в голове невольно звучали те три исполненных смертногоужаса вопля, кои слышала она в старой баньке… Плач, доносившийся до нее сейчас,тоже сделался вдруг отчаянным, задыхающимся.

Гюлизар-ханым на ту пору куда-то отлучилась. Стояло как разто время, которое гаремницы обычно проводили у бассейна, и Лиза нерешительноподошла к своей двери, удивляясь, как это, оказывается, просто – открыть ее ивыйти. Почему она не сделала так раньше? Не только из-за приглядаГюлизар-ханым; просто привыкла, что нельзя никуда выходить. Боялась Чечек?.. Дачего ж еще бояться после всего, что уже приключилось! Опасалась утратитьмилости Сеид-Гирея?.. Эка невидаль его милости!