Хевен, дочь ангела - Вирджиния Клео Эндрюс Страница 90

После гибели Толстушки наша жизнь в Кэндлуике приобрела неожиданный оборот. Мистер Тэйлор наивно принял мои извинения насчет смерти Толстушки при родах. Прошел один день, и в клетке, которую я принесла обратно в школу, появилась другая хомячиха, тоже беременная и внешне почти не отличавшаяся от той, которую убила Китти, и ее тоже назвали Толстушкой. Я с болью отметила про себя, что жизнью больше, жизнью меньше – не имело значения.

Я сказала себе, что не полюблю этого зверька. Мне надо быть очень осторожной и стараться никого не любить, пока Китти присутствует в моей жизни.

После случившегося Китти стала погружаться в длительное, упорное молчание, словно ей было стыдно за убийство животного. Она часами просиживала в спальне, глядя в никуда и постоянно расчесывая волосы расческой и щеткой, так что они становились у нее совсем прямые. Это занятие повторялось так часто, что можно было только удивляться, как это она вообще не лишилась волос.

В ней произошла и значительная перемена личности. Из шумной и грубой Китти сделалась задумчивой и очень спокойной, напомнив мне чем-то Сару. Вскоре она перестала причесываться, красить ногти и делать макияж, став безразличной к тому, как выглядит. Я видела, что она выбрасывает самое лучшее белье, в том числе дюжины дорогих бюстгальтеров. Китти то плакала, то снова впадала в оцепенение и считала, она заслуживает того, что с ней происходит.

Целую неделю Китти под любыми предлогами не ходила на работу, не вставала с постели, сидела и смотрела в бесконечность. Чем больше она отстранялась от всего и вся, тем меньше Кэл был похож на прежнюю абстракцию в доме. Он избавлялся от погруженности в свои мысли, приобретал вид уверенного в себе человека. Впервые он стал хозяином положения, а Китти тем временем не контролировала и своей жизни.

Я не переставала дивиться тому, что происходит возле меня. Что это – вина, стыд, унижение, отчего Китти не имела смелости встретить новый день? О Господи, дай ей измениться в лучшую сторону.

Занятия в школе закончились, началось жаркое лето.

Температура поднималась за девяносто, [10]но Китти вела себя, как ходячий зомби. В последний понедельник июня я пошла проведать, почему Китти не встает и не собирается идти управлять своим владением – салоном красоты. Китти лежала в постели. На меня она не взглянула и на свое имя не реагировала. И лежала, будто парализованная. Кэл, когда вставал, считал, должно быть, что она еще спит. Он пришел из кухни, когда я позвала его и сказала, что Китти серьезно больна. Кэл вызвал «скорую помощь», и Китти отвезли в больницу.

В больнице она прошла все мыслимые в медицине проверки. В первую ночь без Китти я чувствовала себя в доме крайне неуютно. У меня имелись все основания подозревать, что Кэла влечет ко мне и он хотел бы стать моим любовником. Я судила об этом по тому, как он смотрел на меня, по долгому неловкому молчанию, которое то и дело возникало между нами. Пора легких и простых взаимоотношений улетучилась, и я почувствовала от этого пустоту и растерянность. Я держалась от него подальше, стараясь так строить распорядок дня, чтобы мы оба побольше уставали в работе и каждую свободную минуту проводили в больнице у Китти, где она лежала в отдельной палате. Я там бывала каждый день и помогала, чем могла, но Китти ко всему испытывала равнодушие и только шептала время от времени:

– Домой. Хочу домой.

Пока рано, говорили врачи.

Теперь дом был в моем распоряжении, и я могла делать там что мне заблагорассудится. Я могла бы выбросить эти сотни растений, которые так отравляли мне жизнь, могла бы вынести на чердак яркие керамические фигурки, но ничего такого не сделала. Продолжала следовать во всем наставлениям Китти – готовила, чистила, убирала, пылесосила (даже если падала от изнеможения), зная, что, работая не покладая рук, спасаю себя от греха. Я ругала себя за то, что возбуждаю в Кэле желание. Я действительно грязная, как обычно говорила про меня Китти. Вот оно, кастиловское, выходит наружу. Но тут же говорила себе: нет! Я дитя моей мамы, я наполовину бостонка. Но… но… – на этом мои доводы заканчивались.

И все-таки моя вина была. Я сама навлекла на себя такое.

Как Фанни не могла быть иной, так и я.

Конечно же, я, девочка, десятью годами младше Кэла, давно догадывалась о его тлеющей страсти ко мне. Я не понимала Китти и, возможно, никогда не пойму, но с того страшного дня, когда она сожгла мою куклу, его желание возросло десятикратно. Других женщин он не видел, да и жены у него по-настоящему не было, а он наверняка был нормальным мужчиной, нуждавшимся в определенного рода расслаблении. Если я буду его все время отталкивать, не отвернется ли он от меня и не останусь ли я совершенно одна? Я и любила, и боялась его. Мне хотелось сделать ему приятное и в то же время оттолкнуть его.