Земля несбывшихся надежд - Рани Маника Страница 9

С энергией, свойственной только четырнадцатилетнему подростку, я начала чистить, убирать, вытирать и мыть. Мой дом стал моей новой игрушкой. Мой муж сидел на веранде, прикурив большую сигару с обрезанным краем, и наслаждался жизнью, откинувшись на спинку стула. Специфический острый аромат сигары заполнил дом, в котором я трудилась как пчела. Вскоре наш небольшой домик стал чистеньким и аккуратненьким, а я после уборки нашла на кухне какие-то продукты и принялась готовить из чечевицы ириса простенькое карри.

Пока кушанье мерно булькало на кухонной плите, я закрылась в душе, открыла кран и получила истинное наслаждение от своего колодца внутри дома. Вернувшись, чистая и свежая, я убрала увядшие цветы с молитвенного алтаря. С куста жасмина, росшего на краю нашего участка, я сорвала несколько веточек и поставила их к алтарю вместо засохших цветов. Потом я помолилась, прося благословения. Айя вернулся в дом, и я угостила его простым, но свежим обедом. Он ел с удовольствием, но очень медленно, так же, как он делал и все остальное.

— Кем ты работаешь? — спросила я.

— Я клерк.

Я понимающе кивнула, хотя это слово ничего мне не сказало. Только намного позже я поняла, что оно означает.

— Откуда у тебя эти кровать и скамья?

— Раньше я работал на одного англичанина, а когда он собрался на родину, то подарил мне все это.

Я медленно покачала головой. Да, эта кровать и скамья были из иного, более высокого мира и предназначались для людей, у которых солнце играет в волосах.

В первую ночь на незнакомой кровати я лежала, закрыв глаза, и слушала ночные звуки. Ветер слегка шумел в зарослях бамбукового тростника, сверчки о чем-то сплетничали в темноте, лемур мерно царапал кору рамбутанового дерева, а где-то далеко жаловалась флейта. Грустная одинокая мелодия напомнила мне о маме. Я с грустью подумала, что сейчас она одна в нашей крохотной лачуге. Завтра обязательно напишу ей и расскажу обо всем: начиная с девушки, у которой были искалечены ноги, и заканчивая закутанными во все черное женщинами-шахтерами. Я не забуду ни о босоногих детях, ни об утках со свернутыми шеями. Я расскажу ей обо всем, за исключением, возможно, того, что ее дочь вышла замуж за бедняка. И я никогда не расскажу ей о том мягком звуке, который издали впечатлившие ее сияющие золотые часы, когда они упали в повернутую к небу ладонь Билала, и как Айя улыбнулся, возвращая их настоящему владельцу. Я лежала и слушала, как в темноте шелестели листья. В этот момент я почувствовала у себя на животе большую тяжелую руку и тихонько вздохнула.

Все мои немногочисленные соседи жили в пяти домах, с учетом нашего собственного. Тот прекрасный дом, который мы проехали в день прибытия и который я приняла за дом моего мужа, принадлежал третьей жене очень богатого китайца, которого все звали Старый Сунг. Рядом с этим дворцом в похожем на наш доме жил со своей семьей малаец — водитель грузовика, который из-за работы редко бывал дома. Его жена Мина была доброй и приветливой женщиной и на второй день после моего прибытия угостила меня чашечкой кокосового желе. У нее было открытое улыбчивое лицо, во многом типичное для малазиек, поразительная фигура, похожая на песочные часы, и изящные манеры. Она носила длинные, отлично скроенные по ее фигуре одежды мягких цветов. Казалось, что у нее просто нет недостатков. В ней все было прекрасно: голос, манеры, движения, походка, язык и кожа. Когда мы расстались, я, стоя за выцветшими занавесками, смотрела, как она уходила к себе, слегка покачивая бедрами, пока ее фигура не исчезла из вида за занавеской в дверном проеме ее дома. Невероятно, но она была мамой четверых детей. Только намного позже, в конце ее пятой беременности я узнала о кошмаре традиционной малайской подготовки к рождению ребенка. Сорок два горячих кувшинчика под кроватью для горьких настоек, курений, чтобы они высушивали лишнюю жидкость и напрягали вагинальные мышцы, крепко перевязанный живот и безжалостный каждодневный массаж, который делала сильная морщинистая старуха. Но все эти тяготы вознаграждались. И Мина была живым тому подтверждением.

Рядом с домом Мины стоял поразительно роскошный китайский дом. Поведение живущих в нем людей, которые все время выходили и возвращались в него, очень удивляло меня. Я не могла понять, когда они вообще спят. Иногда одна из женщин этого дома выбегала на дорожку вслед за орущим ребенком, ловила его, стаскивала штаны и шлепала по заднице, пока та не становилась ярко-красной. После этого, все еще продолжая ругаться, она тянула плачущего ребенка по дорожке обратно в дом. Однажды они наказали одну из старших девочек, заставив ее голой бегать вокруг дома. Ей было лет девять или десять, и мне было очень жаль ее. Когда наказанная с рыданиями пробегала неподалеку от моего окна, у нее были красные от слез глаза. Эти женщины были грубые и нахальные, но главной причиной, по которой я ненавидела их лютой ненавистью, было то, что каждое утро по очереди две жены этого китайца удобряли свои овощные грядки человеческими экскрементами. И каждый раз, когда ветер дул в нашу сторону, ужасная вонь вызывала у меня отвращение, я не могла потом даже подходить к еде, с трудом борясь с тошнотой.

Справа от нас жил отшельник. Иногда я видела в окне его старое и печальное лицо. Рядом с ним обитал заклинатель змей, небольшой сухонький человек с иссиня-черными прямыми волосами и ястребиным носом, придававшим его суровому лицу дикий вид. Сначала я боялась этого человека, его танцующих кобр и еще каких-то ядовитых змей, яд которых он поставлял на продажу для медицинских целей. Я все боялась, что одна из его кобр убежит и окажется у меня в постели. У заклинателя и его жены — маленькой тоненькой женщины — было семеро детей. Однажды, когда я была на рынке, я увидела кольцо любопытных зевак. Двигаясь со своими покупками в руках, я постаралась пробиться через толпу. Внимание зевак привлек заклинатель змей, который сидел в центре круга и закрывал крышки своих коробок. Очевидно, его представление уже закончилось. Он подал сигнал одному из своих сыновей. Мальчик лет семи или восьми вышел вперед. Кудряшки почти закрывали его улыбающиеся глаза. Одетый в грязную рубаху, которая когда-то была белого цвета, и шорты цвета хаки, он выглядел настоящим бродягой. В руках у него была бутылка пива. Неожиданно, безо всякого предупреждения, он с размаху бросил бутылку на землю, поднял большой кусок стекла, положил его в рот и начал жевать. Толпа удивленно ахнула и замерла в тишине.

Кровь заструилась изо рта у мальчика. Она текла по подбородку и дальше на грязный ворот его рубашки. Кровавые следы проступали вдоль ряда пуговиц. Он поднял еще один кусок стекла с грязной земли и засунул себе в рот. Я застыла в ужасе, а он широко открыл рот, потом вытащил из кармана небольшой холщовый мешочек и, продолжая жевать стекло, начал собирать монетки. Я лихорадочно заторопилась прочь от этого места и чувствовала себя просто ужасно от всего увиденного. Этот трюк пришелся мне не по душе. Еще до этого случая я избегала контактов с семьей заклинателя змей. Я была уверена, что в этом доме занимаются черной магией или еще какой-то подобной чертовщиной, что в их сумрачном доме было нечто, что невозможно описать, но от чего у меня бежали мурашки по спине каждый раз, когда я думала об этом.