В плену теней - Мари Кирэйли Страница 9

Черт побери! Должно быть, она слишком много выпила.

Снова, напомнила она себе. Снова… слишком много выпила.

Это опасно, сказал бы Луи. Тем более раз она пришла сюда одна.

Из таверны, которую она только что покинула, доносится музыка – какой-то бьющий по мозгам танцевальный ритм. Вполне подходящее сопровождение для той борьбы, которая вот-вот разразится у нее внутри.

Ярость. Ее проявлений она видела столько, что воспоминаний хватит до конца жизни.

Музыкальный автомат судорожно вскрикивает и тут же замолкает. Она слышит, как шумят посетители, с их воплями сливаются крики того, кто им отвечает:

– Какое вам, черт бы вас побрал, до этого дело, пока я играю?

– Вот ты у нас еще поиграешь, сукин сын, а потом унесешь отсюда свою задницу!

– Я уйду, только если он уйдет! Я ему башку раскрою.

Подъезжает патрульная машина. Это не полиция, а какая-то частная фирма. Водитель и его напарник достают свои ночные утяжеленные дубинки.

Какому-то ничтожному засранцу явно достанется больше, чем следовало бы.

Удары. Кровь. Что-то рушится. Ее начинает колотить – не от сочувствия к бедной жертве, а из-за слишком живых воспоминаний о собственном прошлом.

Если бы она могла решиться, тотчас завела бы машину и уехала, но это сейчас невозможно.

Интересно, когда она стала рабой этой пагубной привычки? Почему она не в состоянии контролировать себя, как прежде, когда пила или употребляла наркотики лишь для того, чтобы вызвать состояние эйфории, почувствовать свободу, достаточную для встречи с духами? Она задает себе подобные вопросы только в такие минуты, как эта, потому что, в сущности, ответы ей хорошо известны. Воспоминания терзают ее, заставляют думать о том, о чем лучше было бы забыть навсегда. Алкоголь же придает силы и притупляет память.

Голова клонится все ниже, пока не оказывается на обтянутом мягкой кожей руле ее «порше» – удобная подушка для водителя! – она ждет, когда пройдет головокружение.

Крыша машины откинута, редкие капли дождя падают на кожаную обивку сидений, на ее обнаженные руки и выглядывающие из-под короткой расклешенной юбки голые бедра. Можно было бы вернуть крышу на место,– ты в состоянии это сделать, напоминает она себе, – но есть надежда, что дождь отрезвит ее и она сможет вести машину.

Она поднимает голову и смотрит на серое небо. Дождевая капля попадает в глаз. Она моргает.

– Линна?

Она пытается сосредоточить взгляд на мужчине.

– Линна, вам тут небезопасно находиться, – говорит он ей.

– Небезопасно? – Она вымучивает улыбку. Ей удается даже засмеяться, и это выглядит почти очаровательно. Улица действительно узкая, плохо освещенная и пустая. На витринах косметического магазина на противоположной стороне – решетки, но по крайней мере тут никто не сломает стул о ее голову. – Здесь, на улице, безопаснее, чем было внутри.

– Позвольте мне отвезти вас домой.

– Домой? – Это забавно, и она снова смеется. Но смех звучит жалко – натужно и отчаянно.

– Может, хотите кофе? Или поесть?

Он говорит так серьезно, что она начинает пристальнее присматриваться к нему. Мужчине лет тридцать пять или около того, он высокий, казался бы худым, если бы не широкие плечи. Мятая рубашка в клетку. Выгоревшие джинсы. Темные волосы. Тонкие черты лица – как у Карло! – и напряженный взгляд карих глаз.

– Я вас знаю? – неуверенно спрашивает она.

– Мы встретились неделю назад. Я видел вас здесь вчера и сегодня. Вы сказали мне, что придете.

– И вы знаете мое имя…

– Так ведь мы познакомились. Помните?

Она бросает ключи в углубление на приборном щитке и перебирается на пассажирское сиденье, голой кожей бедра ощущая влажную скользкую обивку и понимая, как высоко задралась ее юбка, но не делает ни малейшей попытки одернуть ее. Спинка пассажирского сиденья откинута, на ее лицо падают дождевые капли. Она закрывает глаза.

– Тогда поехали, – говорит она.

И в темноте Хейли – наблюдатель и летописец чужих жизней – переливается из собственного тела в…

Морган садится на водительское место. Он не может скрыть дрожи в руках. Сначала, увидев, как она входит в таверну, он даже почувствовал себя польщенным, решив, что она пришла на встречу с ним. Теперь он испытывает чувство вины оттого, что воспользовался ее состоянием, но отказаться нет сил.

– Как опустить верх? – спрашивает он, удивляясь, что вообще в состоянии говорить.

– Оставьте так.

Он повинуется. Машина трогается с места. Прозрачный туман окутывает их, лижет ее растрепавшиеся темные волосы, пропитывает влагой ее красную блузку, и ткань прилипает к груди, четко обозначая отвердевшие соски. Стоит лишь протянуть руку – и до них можно будет дотронуться. Учитывая позу – она полулежит, – можно даже подумать, что она этого ждет.

– Куда вас отвезти? – вместо этого спрашивает он.

– Домой.

– Домой?

Она называет адрес, который ему уже известен, и он медленно везет ее, мечтая, чтобы поездка не кончалась, чтобы она снова не ускользнула из его жизни в свою собственную, ему недоступную, он готов сделать все, чего бы она ни пожелала.

Но вот они подъезжают к дому, она достает из бардачка пульт дистанционного управления, и ворота открываются. Потом поднимается гаражная дверь и внутри загораются флуоресцентные лампы.

Как только машина въезжает в гараж, дверь автоматически опускается у них за спиной.

Она слишком быстро выходит из машины – он не успевает ей помочь.

– Как мне отсюда выбраться? – спрашивает он.

– Выбраться? Я думала, вы зайдете, – говорит она и проходит в дом через боковую дверь, прежде чем он успевает отодвинуть щеколду на двери в глубине гаража.

Теперь он видит ее в холле. Она стоит босиком, со склоненной набок головой – точь-в-точь маленькая девочка, которая опоздала домой к назначенному часу и крадется тайком, чтобы не потревожить родителей, прислушиваясь, спят ли они.

– Мой отец уехал на месяц, а моего брата… сегодня… нет дома, – говорит она, произнося слова медленно и очень четко.

До сих пор он думал, что она пьяна, но если так и было, то ее способность быстро трезветь почти неправдоподобна.

– Ваш брат?

– Я всегда мечтала остаться в этом доме одна, и вот когда случайно выпала такая возможность… нет, неправда – меня попросили остаться здесь, чтобы стеречь фамильные сокровища, это невыносимо. Здесь даже стены напоминают о прошлом, и их голоса слишком… навязчивы.