Как соблазнить призрака - Хоуп Макинтайр Страница 9

– За несколько дней до пожара вы не заметили никого подозрительного? Может, кто-нибудь входил или выходил из ее дома? Или болтался поблизости последнюю неделю или около того?

Я покачала головой.

– Так как начался пожар? Кто-то поджег дом? У вас уже есть подозреваемые?

– В свое время вы услышите о результатах расследования.

– Расследования убийства? – не удержалась я.

– До свидания, мисс Бартоломью. – Он знал, что ничего полезного из меня не вытянет, и решил, что с него довольно. Очутившись в доме, я выглянула из-за занавески на эркере в кухне и увидела, как он возвращается к миссис О'Мэлли. Удачи ему. Она старая перечница, а ее сын Кевин при виде меня сразу начинает ковырять в носу.

На автоответчике оказалось сообщение от матери Томми. Я сварила себе кофе и устроилась на диване, готовясь к милой беседе по телефону. Я знала, почему она позвонила. Она всегда так делала, когда чувствовала, что у нас с Томми не все ладно – не считая моего извечного нежелания выходить за него замуж. В этом вопросе она была солидарна с сыном: чем быстрее мы поженимся, тем лучше. Во всяком случае, с ее колокольни.

– Ты – самое лучшее, что есть у него в жизни, – сказала она вскоре после того, как мы с Томми начали встречаться.

– Рада это слышать, Норин, но не понимаю, почему, – ответила я тогда.

– Потому, что ты не знаешь, каким он был до знакомства с тобой. С тех пор как появилась ты, он стал другим человеком. У него никогда не было женщины, которая продержалась бы дольше месяца. Я проводила столько времени, вытирая им слезы, что стала бесплатным психологом. Он ужасно с ними обращался. Выслеживал, соблазнял, а потом терял интерес. Бог знает, что он искал, но, похоже, он нашел это в тебе.

Я с трудом могла сопоставить образ Дикого Томми с отчаявшимся созданием, готовым к тапочно-каминному существованию. Но Норин Кеннеди – умная женщина. Мы уважали друг друга. Она считала, что мы с Томми – прекрасная пара, и это всегда меня удивляло.

Но насчет причины ее звонка я ошиблась.

– Я слышала, что произошло, – сказала она, едва сняв трубку. – Этот пожар на твоей улице. Кошмар! Полиция думает, что дом подожгли умышленно?

– Похоже на то. Мы с Томми все проспали.

– Сомневаюсь, что за его храпом можно что-нибудь услышать. Но ты, наверное, рада, что он рядом.

Не слишком приятно думать, что рядом бродит человек, поджигающий дома.

Я промолчала. Норин умела меня поддеть. Скорее всего, она прекрасно знает, что последнюю неделю Томми провел у себя дома.

– Позвони ему, милая, – добавила она, подтверждая мои подозрения. – Глупая мужская гордость не дает ему снять трубку. А он хочет, я знаю, что хочет. Вот что я сейчас сделаю. Я сама ему позвоню. Скажу, чтобы он с тобой связался.

Я ухмыльнулась телефону.

– Спасибо, Норин. Я очень боюсь находиться дома одна.

– Мне казалось, тебе нравится свободная жизнь.

– Да, нравится. Обычно мне вообще никто не нужен, но вы правильно сказали: скорее всего, в районе завелся поджигатель, и кто знает, где он нанесет следующий удар?

– Следующий удар. Хорошее выражение. Знаешь, что тебе нужно, Ли? Я думала об этом как раз на днях.

– И что же?

– Тебе нужен квартирант. Составит тебе компанию в этом огромном доме. Наверняка можно разместить человека так, чтобы он не беспокоил тебя, когда ты работаешь. Зато ты будешь знать, что не одна.

Эта мысль мне понравилась. Кроме того, я была благодарна Норин, ведь она не предложила, чтобы Томми переехал ко мне насовсем. А ведь она только об этом и мечтает.

– Хочешь, я приеду к тебе и останусь на ночь, дорогая?

– Не стоит. Со мной все нормально. – Все-таки Норин чудесная. Готова приехать на автобусе из Ислингтона, под дождем, это так трогательно. Но я не могу просить ее об этом.

– Тогда позвони кому-нибудь и попроси приехать. Ты никогда не рассказываешь о своих подругах, Ли.

Наверняка ведь есть, кто может побыть с тобой сегодня ночью.

Мы поболтали еще минут двадцать, и к концу разговора у меня разболелась голова, затылок словно сжало в тисках. Я точно знала, когда это началось – после слов Норин: «Ты никогда не рассказываешь о своих подругах».

Она права. Я не рассказываю о своих подругах потому, что тогда обязательно вспомню о Кэт – единственной подруге, которую хочу видеть больше остальных – и не могу.

Я вообще довольно бестолкова, когда дело доходит до подруг. То, что я живу одна и мне это нравится, вовсе не означает, будто время от времени у меня не возникает желание с кем-нибудь пообщаться. Бог свидетель, сейчас – как раз один из таких моментов. Но я совершила непростительную ошибку, положив все яйца в одну корзину. Годами я считала одну женщину единственной наперсницей. Кэтлин Кларк жила чуть дальше по дороге, тоже в Ноттинг-Хилле. Ее родителям принадлежало маленькое кафе у Вестбурн-парк-роуд. Жили они прямо над ним, в убогой крошечной квартирке. Конечно, она и сравниться не могла с четырехэтажным особняком на Бленхейм-кресчент, который был – и остается – моим домом, но нас это не волновало. Мы дружили с тех пор, как нам исполнилось двенадцать, но несколько лет назад неожиданно поссорились. Стоило мне подумать об этом, как головная боль усилилась.

У Кэт тоже бывали головные боли, и не простые, а мигрени, да такие, что ей приходилось ложиться в постель. Я приходила к ней домой, наполняла льдом пакетики и клала ей на лоб. Обычно она смеялась, что я делаю из мухи слона, что не стоит так волноваться, но, несмотря на протесты, я заставляла ее пробовать все. Я убеждала ее отказываться от разных продуктов, якобы богатых тирамином, тирозином или как там это называется. Исчезли сыр, куриная печенка, шоколад, цитрусовые и красное вино, но ничего не помогало. Иногда я просто сидела рядом и держала ее за руку. Я пыталась разобраться, чем именно вызвана мигрень. В отличие от меня Кэт была очень рассудительной. Она никогда ни о чем не беспокоилась – просто решала проблему, и все. Наверное, ее терзали внутренние демоны, о которых я не знала. Она загоняла стресс поглубже, и от этого страдала. Возможно, из-за этого и случаются мигрени. Когда ты не показываешь, что чувствуешь на самом деле.

Я обожаю Кэт. Она работала учительницей в местной начальной школе. По крайней мере, занималась стоящим делом, а не кропала автобиографии за глупых знаменитостей. Мне нравилось, что мы принадлежим к разным кругам. Родители предпочли отправить меня в государственную школу, а не заниматься частным образованием, которое легко могли себе позволить, и мы с Кэт учились в одном классе.

Помню, как она первый раз пришла к нам в гости – в тот самый дом, где я живу сейчас. Тогда я впервые поняла, что у мамы есть неприятная псевдолиберальная черта, которая с того дня и по сию пору не перестает меня смущать. Она изо всех сил старалась подружиться с моими не столь знатными приятелями, но делала это как-то неискренне. Мама долго расспрашивала Кэт о кафе ее родителей, говорила, что непременно туда зайдет, а потом спросила, знает ли она «маленького черного друга Ли». Накануне я приводила его домой на чай. Кэт удивленно на нее посмотрела, но мама, кажется, не сообразила, до чего снисходительно это прозвучало. Она так отчаянно стремилась, чтобы эти дети и их родители приняли ее, что не замечала, как им неуютно в ее присутствии. В конце концов я решила, что она слишком мешает, и вообще перестала водить домой друзей.