Венецианское ожерелье - Анна Джеймс Страница 9

Она шла по кромке прибоя и любовалась кроткими волнами, подбегавшими к самым ногам, чтобы вновь отпрянуть, оставляя ее стоять на расплывающемся песке. Приятный теплый ветерок ласкал лицо, и Андреа неожиданно почувствовала, насколько она утомлена, измучена, но причиной этому была не работа. Силы Андреа уже долгое время подтачивала необходимость держать все внутри, скрывать, кто она такая и зачем сюда приехала.

Андреа Торнтон Рафелло. Это имя стояло в ее паспорте. Оно не вызвало интереса у сонных служащих эмиграционного контроля в Виндзоре, но его прекрасно помнили в мире антикварных драгоценностей. Имя, прежде знаменитое, а теперь покрытое позором. Имя, которое она никогда больше не сможет носить с достоинством.

После смерти отца Андреа вернулась во Флоренцию, чувствуя себя щепкой, попавшей в водоворот жизни. Вся ее жизнь с тех самых пор, как она себя помнила, вертелась вокруг Колина Торнтона. Она больше не чувствовала его поддержки, и это пугало. Во Флоренции синьор Фарнезе стал ее опорой: дал Андреа необходимое образование, учил, направлял. Он помог. Школа помогла. И постепенно, шаг за шагом, она начала налаживать свою жизнь. Андреа старалась изо всех сил, спотыкалась, барахталась на первых порах и, несмотря на поддержку, все еще чувствовала себя одинокой. Тогда-то она и встретила Паоло Рафелло, и ее жизнь перевернулась.

В двадцать один год Андреа сложно было назвать красавицей. В ее необычных глазах искорками плясало любопытство юности, столь далекое от ясного сияния зрелости. Высокие скулы еще не определились под легкой округлостью лица; губы, которые однажды обретут скульптурную отточенность формы, казались еще по-детски надутыми. В это время она только стояла на пороге настоящей жизни и истинной красоты. Паоло сумел рассмотреть под младенческим пушком лебединую грацию. Когда Андреа влюбилась в него, она переступила этот порог. Симпатичное личико внезапно стало поразительно красивым. Девушка превратилась в женщину.

Они подходили друг другу и по стилю, и по наружности. Паоло был ненамного выше ее, но держался с королевским достоинством. Его блестящие волосы были красновато-коричневого оттенка, а глаза поражали синевой. Молодой, подвижный, как ртуть, обходительный, он развеял ее скорбь шутками и весельем. Паоло задержали во Флоренции дела. День задержки обернулся неделями. На какое-то время он наведывался домой, но всегда возвращался, дожидаясь, пока она закончит учебу, а затем умчался с ней в полный романтики город на воде, Венецию, мечту любой влюбленной девчонки.

Здесь, около площади Святого Марка, Паоло держал изысканный ювелирный магазин, а совсем рядом, на канале Святого Луки, был маленький дом, принадлежащий его семье. Завороженная ветром улиц и каналов, Андреа чувствовала себя в этом незнакомом месте так, будто вернулась домой. Они быстро поженились, возможно, даже слишком быстро, и окунулись с головой в жизнь, которая для Андреа казалась раем на земле из-за близости обожаемого человека. Она была окружена беззаботными весельчаками, друзьями Паоло, работала в магазине своей мечты, где ее знания и навыки ценились и находили применение. Некоторое время они и в самом деле казались идеальной парой.

А затем медовый месяц кончился. Истинную природу города Андреа поняла раньше, чем сущность своего брака. Под зданиями, которые до этого казались прочными, она видела теперь крошащийся фундамент; сверху — побитые непогодой фасады; внизу, в каналах — бездумно выброшенный городом мусор, помои. Но даже время не имеет права покушаться на великолепие памятников старины: их будут реставрировать, подновлять, спасать. А каналы пусть несут свои гниющие воды, грязные, но непокоренные.

Их любовь была не настолько прочной, как здания, не настолько глубокой и неизменной, как бесконечные воды. Когда первый порыв страсти прошел, начались размолвки. Поначалу незначительные, вскоре они стали перерастать в споры, неизменно следовавшие за слишком затягивавшимися вечерами, пьяными, наполненными легкомысленной гульбой. Этими вечерами они возвращались домой вдоль пустынных каналов, звук шагов гулким эхом разносился в сыром воздухе. Без осуждения и одобрения везде их провожал умудренный веками взгляд Венеции. Терпеливый, гордый город в тишине подступал к ним так близко, что казалось, будто их слова проносятся сквозь аркады, теряются во дворцах, аукаются на вымерших базарных площадях.

Вскоре их маленькие проблемы столкнулись лицом к лицу с действительностью. В их жизни не было ничего устоявшегося, никакой иной точки опоры, кроме их магазинчика, в который Паоло мог днями даже не заглядывать. Любовь нуждалась в поддержке, потому что любовь все еще жила в них, хотя утихшая страсть уже не питала ее. Им нужно было строить настоящую семью; Андреа мечтала о ребенке.

— У нас еще годы впереди, чтобы успеть нарожать детей, дорогая, — возражал ей муж. — Сейчас время развлекаться.

Но праздник не может длиться вечно. Беззаботное и роскошное прожигание жизни рано или поздно должно было закончиться. Финансовые проблемы, как вода сквозь трещины обветшавшей кровли, стали просачиваться в их жизнь, чтобы внести в нее свои коррективы. Андреа начала опасаться, что они живут не по средствам. И опять Паоло не соглашался с ней:

— Заботиться о достатке — мужское дело. Не забивай свою хорошенькую головку подобными глупостями. Все идет хорошо.

Но Андреа продолжала беспокоиться. По своему складу она не могла стать частью этого мира наслаждений и, покинув блистательный круг друзей, углубилась в работу. Паоло отреагировал на это со свойственной итальянцам бравадой: ввязался в интрижку с женой одного из их многочисленных друзей. Закончилась эта история униженными мольбами о прощении и клятвенным обещанием перемен. Андреа простила его, и вдвоем они попытались воскресить счастье первых месяцев совместной жизни.

Роскошный мыльный пузырь их жизни окончательно лопнул в ночь, когда Паоло арестовали. Его обвинили в краже уникального произведения ювелирного искусства и подмене его копией. Никто не поверил его рассказу о том, что младший сын из семьи Каппелло принес ему бесценные фамильные драгоценности — ожерелье и серьги — в чистку и попросил сделать копии, чтобы его девушка смогла надеть их на бал.

Все в Венеции сошлись на том, что Паоло продал драгоценности одному из состоятельных коллекционеров, чрезвычайно жадных до таких шедевров. Паоло божился, что вернул оба комплекта: и оригинал, и копию, но Каппелло настаивали, что возвращены были только поддельные украшения. Мошенничество обнаружили лишь спустя несколько месяцев, когда драгоценности достали для венецианского карнавала.

Все эти черные, наполненные ужасом дни после ареста Паоло итальянские газеты на все лады смаковали скандальное происшествие, припоминая старые слухи, что Паоло и до этого якобы проворачивал грязные делишки. Сомнения пустили корни даже в душе Андреа. Она боялась за Паоло: любовь к деньгам могла сыграть с ним злую шутку. Но прежде чем и для нее, и для суда что-то прояснилось, Паоло был уже мертв.

Он был освобожден из-под стражи до слушания дела и по какому-то делу поехал в Милан. Его «феррари» вышла из-под контроля на прямом участке дороги. Самоубийство — таков был вердикт. Вина Паоло стала очевидной для всех. «Выход для труса», — вопила пресса, но Андреа никак не могла принять такой приговор. Паоло был слишком очарован жизнью, чтобы добровольно сводить с ней счеты. Его смерть не давала Андреа покоя. Она верила, что Паоло убили и что это убийство было связано с драгоценностями Каппелло.