Три грации - Тони Молхо Страница 9

На мгновение у нее самой закружилась голова от пьянящего чувства свободы — свободы от всего: от ненужных условностей, от дурацкого чванства своим положением в обществе, от солидного возраста, от ненужной одежды и удушающих правил поведения. Ей захотелось сбросить с себя годы, одежду, распустить волосы и помчаться, не разбирая дороги, потрясая гремящим медным бубном и размахивая громадным кожаным фаллосом в стае таких же неистовых вакханок, вместе с козлоногим Паном и сатирами за прекрасным стройным Дионисом, прикрытым только виноградными гроздьями. Лозы одурманили их, и прекрасные дамы, схватившись за руки, хохоча, закружились в стремительном хороводе, разбрызгивая звенящий ручей, ломая тростник и распугивая птиц в колючем кустарнике.

— О! Великий Боже! — послышалось сдавленное восклицание, и развеселые вакханки замерли, свалившись с неба на землю.

Прямо перед собой они увидели ошалевшего толстяка, вцепившегося в фотокамеру, размерами похожую на небольшую пушку. Громадные линзы ее отливали радугой, и в их фиолетовой глубине отражались застывшие, увитые виноградом озорные мордочки вакханок. Рядом с толстяком замер высокий белобрысый парень, выпучив от изумления глаза. Жестом мушкетера он схватился за висящую на боку громадную камеру, да так и застыл, как древнегреческий герой, пораженный богом Паном.

Высокий, молодой и загорелый, восхищенный невиданным зрелищем резвящихся вакханок, он был похож на юного Диониса, и расшалившаяся Джуди, хохоча, накинула ему на шею длинную виноградную лозу. Парень, не растерявшись, ловко перехватил ее и на секунду задержал веселящуюся девушку в зеленых объятиях. Миндалевидные карие глаза отразились в искрящихся голубых и, казалось, потекли золотистым привораживающим медом. Очарованный Дионисий выпустил одурманивающую гирлянду и шагнул на внезапно ослабевших ногах к медовой волшебнице. Та, все еще заглядывая длинным колдовским взором в глубину его души, попятилась во влажные шуршащие кусты. Две другие ведьмы, расхохотавшись, подхватили ее под руки и умчались дальше по тропинке — за поворотом ободрать с себя пьянящие гроздья свободы и вернуться в унылые будни…

— Стойте! Погодите! — кричал толстяк-фотограф, тщетно пытаясь поймать беглянок в кадр, но было поздно…

Высокий парень не кричал. Придерживая на плечах верткую лозу, он, прикрыв глаза, провел щекой по прохладным шероховатым листьям. Какое-то воспоминание, давнее, забытое, промелькнуло в одурманенном мозгу, чьи-то пальчики, холодные от утренней свежести, защекотали подбородок, карие глаза, светящиеся изнутри золотым манящим блеском, насмешливо глянули издалека. Это уже было или еще будет?.. И если будет, то как найти ее — верткую, резвую, недоступную, как игривый солнечный луч?.. И была ли она?.. Ах, козлоногий всесильный бог, что ты делаешь с нами…

— Между прочим, — выруливая на скоростную трассу, ведущую в ближайший городишко, задумчиво изрекла успокоившаяся Джуди, — у Гермеса был не только сын Пан. Был еще и другой потомок. Если вдуматься, то с медицинской точки зрения надо было бы хорошенько проверить хромосомный набор Гермеса.

— А что? — хором спросили дамы, подпрыгивая на тряском сиденье.

— А то, что другого его сына звали Гермафродит — это имя говорит вам что-нибудь?

— Еще бы! — пискнули благородные дамы и почему-то дружно покраснели.

— Зря вы так смущаетесь, — Джуди посмотрела в зеркальце и спокойно объяснила: — По греческой мифологии, он — сын Гермеса и Афродиты, отсюда его имя — был счастливейшим человеком на земле. Я же говорила, что мораль древних греков… э-э-э… как бы помягче выразиться… несколько отличалась от современных стандартов.

— Такое уродство?! Бедняжка!.. В чем же тут счастье?! — в один голос изумились дамы.

— А это уж как посмотреть! — Современного врача не смущала никакая точка зрения. — По-гречески — так ему повезло больше других: ведь он мог удовлетворять себя сам и когда хотел, то есть не был зависим от других. Не быть зависимым от других — это ли не высшее блаженство? Что вы на это скажете?

— Если так, то греки правы, — задумчиво протянула современно воспитанная девушка. — Но мне трудно смириться с мыслью, что уродство — это совершенство.

— Тут мы начинаем философствовать, — заметила Рахель и поучительно подняла наманикюренный пальчик. — Уродство — это совершенство, ненависть — это любовь, сумасшествие — высшая мудрость…

— А вообще греки, надо отдать им справедливость, были сильны в философии. Не то что мы с вами! — продолжала вещать преображенная пуританка. — Например, широко известный миф о Пандоре. Всем известно, что когда первая женщина Пандора из любопытства раскрыла свою шкатулку, то она выпустила на землю все неисчислимые бедствия, которые хранились в ней — голод, болезни, войны и так далее. Но не все знают, что от испуга Пандора захлопнула шкатулку, и единственное, что не успело выскочить наружу, было?.. Догадайтесь? Какая беда осталась внутри? Ну? Кто хочет стать миллионером? Пошла минута! Би-и-ип!

Дамы недоуменно пожали плечами и переглянулись.

— Надежда! — через минуту победоносно закончила Джуди.

— Надежда?! Не может быть!.. Но ведь надежда — это благо! Это добро! — запротестовали женщины.

— А это, опять-таки, с какой стороны посмотреть, — назидательно продолжила ученая доктор. — Греки считали, что надежда — это зло, потому что она лишает человека активного действия, заставляет его мечтать о лучших временах, вместо того чтобы действовать, а не сидеть сложа руки! Греки были практиками, и надеяться, уповать, грезить о чем-либо значило для них быть слабым, отдаляться от своей мечты, а не добиваться ее! Вот так-то! — Джуди на минуту запнулась, но, справившись с собой, продолжила: — Вот, например, я все надеюсь, что судьба пошлет мне суженого. Надеюсь и не принимаю никаких активных действий в достижении своей мечты. И это губит меня — ведь годы идут, а у меня никого нет! Я должна измениться, — закончила она и вдруг подумала, что она уже изменилась — пуритански воспитанной девушке переодеться неистовой вакханкой?! И не только переодеться, а заигрывать с незнакомым молодым мужчиной?! В лесу?! В кустах?! Боже, что сказала бы мама!.. Но, если честно признаться самой себе, этот парень так хорош, так статен, так… И так смотрел на меня…

— Правильно! — вдруг поддержала ее Ясмин и даже стукнула себя по коленке. — Я тоже перестану страдать и плакать и влюблюсь в первого встречного! Активно! Назло судьбе! К черту Итамара! Подайте мне первого встречного!

— Отлично! — воскликнула преобразившаяся Рахель. — Мы уже исповедуем греческий образ мыслей — не надеемся на обед, а активно его приближаем! Ура грекам!

— Ура! — грянул дружный хор, и машина затормозила на стоянке небольшого рыбного ресторанчика. — Да здравствует настоящая форель на углях! Не в фантазиях, а на гриле! Долой мечты! — И развеселая компания бывших вакханок гуртом ввалилась в уютный ресторан.

Когда от форели и камбалы остались лишь ажурные скелетики и приятные воспоминания, а кувшин с лимонадом, сдобренным освежающими листьями мяты, имбирем и ледяными шариками, опустел, дамы, вооружившись вазочками с мороженым, расположились в удобных плетеных креслах на высокой террасе ресторана, нависшей прямо над клубящимся потоком горного ручья. Было тихо, ручей журчал под ногами, другие посетители ресторана самозабвенно орудовали ножами и вилками во внутренних залах. Дамы сбросили туфли и поджали очаровательные ножки, разомлев на солнышке, как коты в лопухах.