Рискованный флирт - Лоретта Чейз Страница 9

– Я мог бы догадаться, – сказал Боумонт, наливая себе бокал. – Ты с ней уже познакомился? Она похожа на тебя, Эсмонд?

– Я столкнулся с Трентом и его родственницами у Тори-тони, – сказал Эсмонд. – Весь ресторан разволновался. Женевьеву, то есть леди Пембури в Париже не видели со времени подписания мира в Амьене. И ее не забыли, хотя с тех пор прошло двадцать пять лет.

– Клянусь Юпитером, так и есть! – закричал Гудридж и хлопнул рукой по столу. – Конечно! Я был так ошеломлен поведением Дейна в отношении этой девушки, что не увидел связи. Женевьева! Этим все объясняется.

– Что объясняется? – спросил Ваутри.

Гудридж встретился глазами с Дейном, видно было, что чувствует он себя несколько неуверенно.

– А что, естественно, ты был несколько… необычный. Женевьева выпадает из общего ряда, и если у мисс Трент того же рода… ну, аномалия, то ей должны нравиться вещи, которые ты покупаешь у Шантуа. Так она оказалась в этой лавке. Как троянский конь с аптечкой внутри, которого ты купил в прошлом месяце.

– Имеешь в виду, необычная вещь, – сказал Дейн. – Блестящая аналогия, Гудридж. – Он поднял бокал. – Я сам не выдумал бы лучше.

– Все равно я не верю, что парижский ресторан разволновался из-за парочки необычных фемин, – сказал Боумонт, переводя взгляд с Гудриджа на Дейна и обратно.

– Когда встретите Женевьеву, поймете, – сказал Эсмонд. – Это не просто красота, месье. Это роковая женщина. Мужчины в ресторане так прониклись, что перестали обращать внимание на еду. Наш друг Трент очень осерчал. К счастью для него, мадемуазель Трент сразила ресторан своим обаянием, иначе началось бы кровопролитие. Две такие женщины… Для французов это слишком много. – Он удрученно покачал головой.

– У ваших соотечественников странное представление об обаянии, – заметил Дейн, подавая графу бокал. – Все, что я в ней заметил, – острый язычок и надменность «синего чулка» и старой девы.

– Мне нравятся умные женщины, это стимулирует. У каждого свой вкус. Меня восхищает, что вы находите ее язвительной, милорд Дейн. Налицо соревнование.

Боумонт засмеялся:

– Дейн не соревнуется, он обменивается. И, как мы знаем, у него один предмет обмена.

– Я плачу проститутке несколько монет, – сказал Дейн. – Она дает мне то, что я требую, и делу конец. Поскольку нам не грозит, что все шлюхи в мире переведутся, зачем мне идти на лишнее беспокойство, только другого сорта?

– Но есть любовь, – сказал Эсмонд. Его собеседники покатились со смеху. Когда шум затих, Дейн сказал:

– Кажется, возникло языковое расхождение, джентльмены. Разве я не о любви говорил?

– По-моему, вы говорили про блуд, – сказал Эсмонд.

– В дейновском словаре это одно и то же, – сказал Боумонт. Он встал. – Пожалуй, прогуляюсь вниз и брошу несколько франков в крысиную нору под названием «Красное и черное». Кто со мной?

Ваутри и Гудридж последовали за ним.

– Эсмонд? – спросил Боумонт.

– Может, позже, – сказал граф, – Решу, когда допью вино. – Он сел на стул, который освободил Ваутри, рядом с Дейном.

Когда остальные не могли их слышать, Дейн сказал:

– Эсмонд, ничего, кроме любопытства: почему ты просто не скажешь Боумонту, что он лает не на то дерево?

Эсмонд улыбнулся:

– Не будет никакой разницы, даю слово. Я думаю, со мной у него те же проблемы, что и с женой.

Боумонт возбуждался и кидался на все, до чего мог дотянуться. Несколько лет назад жене это опротивело, и она решета, что он к ней больше не притронется. И все равно держала его на крючке. Боумонт был свирепым собственникем, сходил с ума от ревности, видя интерес Эсмонда к своей жене. Жалкое зрелище, думал Дейн. И смехотворное.

– Может быть, со временем я пойму, почему ты тратишь на нее время, – сказал Дейн. – Знаешь, за несколько франков ты мог бы иметь что-то очень похожее на Лилию Боумонт. А здесь как раз то место, где можно найти все, что пожелаешь, не так ли?

Эсмонд осушил бокал.

– Пожалуй, мне больше не стоит приходить сюда. Это место вызывает у меня… нехорошее чувство. – Он встал. – Во всяком случае, сегодня я предпочту Итальянский бульвар.

Он пригласил Дейна пойти с ним, но Дейн отказался. Время было без четверти час, а в час у него наверху назначена встреча с белокурой амазонкой по имени Хлоя.

Может быть, «нехорошее чувство» Эсмонда обострило инстинкты Дейна, а может быть, он выпил меньше обычного, но после того как Хлоя впустила его в комнату с красными занавесками, маркиз внимательно оглядел обстановку.

Глазок в стене он обнаружил, когда собирался снять сюртук, – слева от кровати, на несколько дюймов ниже уровня его глаз.

Он взял Хлою за руку, поставил прямо напротив глазка и велел раздеваться, очень медленно. Сам быстро выскочил в коридор, распахнул дверь соседней комнаты, похожей на склад белья, толкнул ногой дверь в противоположной стене. В каморке было очень темно, но она была маленькая, и ему не составило труда услышать, что какой-то человек пытается двигаться, видимо, к следующей двери. Но недостаточно быстро.

Дейн дернул его на себя, развернул, схватил за узел галстука и прижал к стене.

– Мне не надо видеть, я узнал тебя по запаху, Боумонт, – сказал Дейн угрожающе тихим голосом.

От одежды и дыхания Боумонта всегда несло спиртом и опиумом.

– Думаю заняться искусством, – продолжал Дейн, в то время как Боумонт пыхтел и задыхался. – Свою первую картину я думаю назвать «Портрет мертвеца».

Услышав сдавленный звук, Дейн слегка ослабил галстук.

– Собрался подглядывать, свинья?

– Не можешь… меня убить… хладнокровно, – выдохнул Боумонт. – Гильотина.

– Верно. Не хочешь, чтобы я лишился головы из-за такой мрази, как ты?

Дейн выпустил галстук, правым кулаком с силой ударил Боумонта в лицо, левым – в живот. Боумонт мешком свалился на пол.

– Не досаждай мне больше, – сказал Дейн. И ушел.

В это время Джессика сидела на кровати у бабушки. В первый раз они смогли спокойно поговорить без того, чтобы Берти не приставал и не надоедал. Час назад он уехал за какой-то чепухой, и Джессика воспользовалась случаем и забрала его любимый коньяк. Она только что закончила рассказ о столкновении с Дейном.

– Все ясно, звериная привлекательность, – сказала Женевьева.

И этим быстро и жестоко убила маленькую отчаянную надежду Джессики на то, что ее внутренний кавардак был вызван миазмами из открытой сточной канавы перед лавкой Шантуа.

– Черт, – сказала она, глядя в серебристо-серые глаза бабушки. – Это не только унизительно, это неудобно. Я испытываю вожделение к Дейну. Некстати, что именно сейчас. Что из всех мужчин – к нему.