Дай мне шанс - Саманта Винтер Страница 9

Глэдис встретила ее с нетерпением.

— Как прошел твой первый день?

— Уже третий.

— Но это же первый день работы без помощи! И твой начальник приехал! Какой он?

Кайли задумчиво мыла руки. Какой? Не так-то просто оказалось ответить на этот вопрос.

— Непредсказуемый, наверное.

— Это хорошо или плохо? — нахмурилась Глэдис.

— Это забавно.

— Идем, я приготовила курицу карри.

За ужином Кайли рассказала матери обо всем: и о явлении Дэвида Элсона (прямо с самолета из Китая!), и о совещании, и о миловидной блондинке Мэри, и о президенте компании мистере Браунинге, казавшемся гораздо серьезнее и старше Дэвида, хоть они и бывшие сокурсники. И о том, как хорошо в «Лаванде», как все приветствовали новую сотрудницу, и никто не косился недоверчиво, никто не орал из-за дверей.

— Как хорошо… — заметила мать, когда Кайли встала, чтобы вымыть грязную посуду, — как хорошо, что ты нашла себе что-то для души.

Кайли задумалась.

Что такое душа? Есть ли она вообще? Сколько сказано было и написано. Но душа не поддается исследованию — ни присутствие ее, ни отсутствие ее не доказано.

Кайли верила в то, что каждый человек уникален. Объяснить это сможет любой ученый, который знаком с процессами работы головного мозга человека. Она не раз и не два читала об этом в журналах и в Интернете.

Но она сама все реже говорила «душа», потому что в существование оной уже и не верила. Верила в человеческий разум, которому подвластно практически все. И если угодно, думала Кайли, то мозг человека и есть его душа. Работа нервной системы, сердечный ритм, давление — все это влияет на наш характер, привычки, предпочтения. Есть люди технического склада, а есть гуманитарии, и зависит это всего лишь от развития тех или других способностей. Кайли была гуманитарием целиком и полностью, такой ее воспитали. Глэдис всегда делала упор на развитие тонких чувств и чувствительности. Театр, консерватории, музеи были знакомы Кайли с детства; так продолжалось довольно долго, пока у них была жизнь, не отягощенная проблемами, нормальная жизнь нормальных людей. Разве могла Кайли быть другой? Будь ее мать врачом или инженером, быть бы ей другой, но Глэдис всю жизнь проработала в библиотеке и ушла оттуда только по состоянию здоровья — врачи запретили слишком большую нагрузку. Самая большая нагрузка, которая ей теперь полагалась, — это подняться на второй этаж дома, в свою спальню.

А что касается души… Кайли уже почти не верила ни в Бога, ни в загробную жизнь, ни в переселение душ, оттого и жилось ей подчас нелегко, потому что она знала (или верила?), что, когда сердце остановится и мозг умрет, умрет и она, ее не станет. Как и близких людей. Самого близкого человека, который сейчас есть. Когда знаешь это, то как-то страшно делается и уверовать в бессмертную душу снова хочется. Но Кайли знала, что это слабость, а слабой быть очень не хотелось. Она не могла полагаться на Бога, есть он там или нет. Сейчас она могла положиться только на себя саму. Если высшие силы помогут — хорошо. Если нет — она и так справится.

Должна справиться.

Почему с возрастом люди приходят в церковь — как говорят, приходят к Богу? Потому что страшно, потому что умирать никому не хочется, верить в то, что не умрешь до конца, — вот спасение.

Но если Кайли говорила «душа», она рассуждала вовсе не о той душе, что упоминается в Священном Писании. Нет, она всегда думала об индивидуальности человека, о богатстве его внутреннего мира, накопленном опыте и развитых чувствах. Человек должен быть живым, душа его должна откликаться на прекрасное, равно как и на ужасное. Человек должен быть натянутой струной, звенящей под порывами ветра.

Иногда Кайли думала, так ли уж плохо жить вечно? Читала в книгах и видела в кино — вечность слишком тяжела для человека. Но это всего лишь предположения. Никто не живет так долго. Кайли лежала в своей спальне и знала, что за стенкой спит ее мать. Такая хрупкая человеческая жизнь. Свеча на ветру.

А Кайли иногда в голову приходили мысли о том, как было бы здорово жить вечно. Мир так огромен, в нем столько интересного, неоткрытого ею, и успеть все, что она хочет, за одну человеческую жизнь невозможно. С сознанием этого умирать еще обиднее. Жить бы и жить вместе с миром, не старея, как и сам мир. Быть в движении и развитии, это ведь и есть жизнь.

Кайли никогда не спрашивала у матери, что та думает по этому поводу. Боялась ее взволновать. И все-таки иногда думала: может быть, стоит спросить? Вдруг потом не будет такого шанса? А ей очень хотелось знать…

Но мать права: сейчас ее дочь нашла что-то для души. Эта работа точно будет для души. Может, станет немного светлее…

Джон этим вечером так и не позвонил, как будто позабыл о ней. И Кайли тоже о нем позабыла. Намеренно.

На следующий день Кайли пришла на службу пораньше и обнаружила, что Элсон ее опередил. Кофеварка мигала лампочками, сигнализируя, что ее уже сегодня включали, из кабинета доносился стук клавиш и бодрые телефонные трели. Сняв пальто, Кайли заглянула поздороваться.

— Доброе утро!

Доброе! — Сегодня на Дэвиде был менее официальный костюм, чем вчера: серые брюки и легкий бежевый свитер, надетый поверх белой рубашки. Элсон пододвинул к секретарше пачку бумаг. — Это для Мэри, я все подписал.

— Спасибо! — Кайли подхватила пачку. — Вам сделать еще кофе?

Будьте любезны.

Какие у Дэвида глаза, интересно, подумала Кайли, выходя из кабинета. Вчера она не решалась прямо смотреть на шефа и уж тем более беззастенчиво его разглядывать. Разве что немного, когда он спал. Но тогда глаза, естественно, были закрыты.

Почему-то ей показалось важным знать, какой у него цвет глаз. И весь день после этого Кайли старалась поймать взгляд Эпсона — но, как назло, выдался суматошный денек и все не оставалось времени как следует разглядеть начальника.

Джон позвонил, когда Кайли шла к своему дому от станции подземки.

— Привет! — Его голос звучал очень бодро. — Ну, как тебе на новом месте?

— Привет. Очень нравится. — Она подумала, что стоит отвечать ему с осторожностью. Может быть… может быть, удастся как-то вывернуться.