Сладкий грех - Никола Корник Страница 9

Эван почувствовал на себе ее пристальный взгляд.

— Так ли уж обязательно вести разговоры, по крайней мере, обо мне?

— Не надо, если вам не хочется.

Эвану стало забавно. Сколько он себя помнил, все его женщины сгорали от желания рассказать о своей жизни. Возможно, так они пытались оттянуть момент интимной близости?

Лотта слегка переместилась на своем сиденье, и он ощутил легкий аромат жасмина, нежный и сладковатый. Жажда обладания вновь захватила его, острым лезвием резанув по нервам так же, как в борделе. Прошло уже довольно много времени с того дня, когда он в последний раз был с женщиной. Как военнопленный, он имел не так уж много возможностей для удовлетворения своего вожделения. Оставалось лишь привыкать игнорировать эту сторону жизни. Эван сосредоточил всю энергию на долгой и опасной, очень запутанной игре, от которой не мог отказаться. Теперь же появилась надежда на то, что столь интригующее сочетание скрытности и опытности, как у Лотты Пализер, принесет множество соблазнов и наслаждений. Пожалуй, гораздо больше, чем он мог предполагать.

Сначала Эвану показалось, что Лотта лицемерит, подыгрывая пресыщенным вкусам клиентов борделя миссис Тронг. Не такая уж редкость — профессионалка, разыгрывающая невинность. Но ее история всем известна, какой смысл скрывать беспорядочные связи и неверность, которые довели ее до полного падения. Она ничего не изображала, следуя наклонностям своей натуры. Собственно, это и привлекало Эвана. Ни у одной из знакомых женщин он не отмечал той открытости, с которой Лотта обращалась с ним, вызывая восхищение твердой решимостью говорить правду.

Она снова немного передвинулась на жестком сиденье наемной кареты, заманчиво зашуршав шелковыми юбками.

— А как вы попали в такое положение? — спросила Лотта, возвращая вопрос. — Мне кажется, вы ищете тему, чтобы поговорить со мной. Так почему бы вам не рассказать о себе. Как получилось, что вы стали военнопленным?

— Я попал в плен в битве при Фуэнтес-де-Оньоро в Португалии, — сказал Эван. — Когда Веллингтону доложили, кто я такой, он тут же отдал приказ отослать меня в Англию в качестве военнопленного.

— Не осмотрительно с вашей стороны позволить себя схватить, — ледяным тоном произнесла Лотта. — Думаю, англичане были счастливы добраться до человека, который являлся причиной позора для своего знатного отца на протяжении стольких лет. Честно говоря, удивительно, что они предоставили вам такую свободу, — сменив тон, задумчиво размышляла Лотта.

— Меня держали в заключении на тюремной барже в Чатеме в течение года. — Эван говорил легким пренебрежительным тоном, но напрягшиеся, окаменевшие мышцы выдавали его истинные чувства.

Было ясно, чего стоят ему воспоминания о чертовой дыре, площадке футов около шести в самом сердце судна, без доступа света и свежего воздуха. Там даже самые сильные мужчины постепенно начинали сходить с ума и молить о скорой смерти. Заключенные были закованы в железные кандалы, полуживые от голода и постоянных побоев. Ему чудились смрад и грязь проклятой баржи, словно пропитавшие все поры его кожи под тонким батистом рубашки, вопли сходивших с ума товарищей по несчастью. Такое вряд ли возможно забыть.

— Должно быть, все это было достаточно мерзко. — Голос Лотты прозвучал настолько мягко, что Эван понял — она прочувствовала всю ту ненависть, которая сочилась в его словах.

— Не стану отрицать. — Губы Эвана сжались в тонкую линию.

— Зачем вам понадобилось сражаться на стороне французов? — Он почувствовал ее пристальный взгляд, устремленный на него из глубины темной кареты. — Неужели так ненавидели англичан?

— Я не испытываю ненависти к англичанам. С чего бы мне их ненавидеть? — рассмеялся Эван.

На это могла существовать добрая сотня ответов, но он не собирался вдаваться в подробности. Как и Лотта Пализер, Эван Райдер избегал ворошить прошлое, стремясь отгородиться от него.

— Так вы — простой наемник, солдат фортуны в рядах армии Наполеона, получавший за службу неплохие деньги?

Лотта Пализер хорошо знала, как провоцировать мужчин. Эван печально задумался. Возможно, наступившая пауза нужна была им обоим.

— Я не из тех, кто воюет за деньги, — наконец заявил он, гордо вздернув подбородок. — Я сражался на стороне Наполеона, потому что это соответствует моим принципам. Я верил в его дело.

— Принципы. — Слово звучало в ее устах как перевод с чужого языка. — Как необычно! Большинство знакомых мне мужчин — беспринципные ублюдки! — с неожиданной улыбкой заключила она. — Значит, вы верите в свободу, братство и… что еще там? — с некоторым сомнением в голосе спросила она.

— Равенство, — добавил Эван. — Да, таковы идеалы революции.

— Что за странное понимание равенства, при котором один человек возвышен как император над всеми остальными. Но поскольку мне никогда не приходило в голову интересоваться политикой, я могла пропустить что-нибудь важное. Боюсь, дела государства меня слишком мало беспокоят! — сказала Лотта, позевывая.

— К счастью, в мои планы не входило вести с вами разговоры о политике. Я вас не для того покупал.

В темном и тесном пространстве кареты повеяло холодком. Эван почувствовал, что вывел ее из себя столь прямолинейным напоминанием о ее положении. В ней еще осталось достаточно гордости. Лотта отвернулась, и ее лицо выразило высокомерие. На перекрестке карета замедлила ход, качнувшись вперед, и Лотта потеряла равновесие, опершись на дверцу кареты, чтобы удержаться. В этот момент Эван различил, как звякнули монеты, к тому же дорогие. Гинеи! Ясно, откуда они у Лотты. Их взгляды встретились, и Эван вдруг понял, что она собирается сделать в следующее мгновение.

Она собиралась провести его и бежать.

Ее кисть уже лежала на ручке дверцы, наполовину приоткрытой так, что шум толпы и свет уличных фонарей прорывались внутрь. Эван пытался схватить ее за запястье, задержать, но гладкий бархат накидки выскользнул из его рук. Тогда он обхватил ее талию за секунду до прыжка.

— Не стоит так спешить!

Черт бы его побрал! Даже сейчас он оставался совершенно невозмутимым. Есть ли вообще хоть что-нибудь, что вывело бы его из равновесия?

Лотта оказалась полусидящей, полулежащей между его коленями. Ничего себе! Совсем как разъяренная, загнанная в угол кошка. Рука Эвана стальным обручем охватывала ее талию. Она пыталась вырваться из цепких объятий. Одно неловкое движение — и мешочек с гинеями тяжело стукнулся о его бедро. С кривой усмешкой покосившись на Лотту, он извлек увесистый мешочек с монетами из кармана ее накидки.

— Так я и думал. Когда же вы успели стащить его у меня?

Он произнес это, проявив легкий интерес. В самом деле, не стоит ли более тщательно исследовать тему, насколько в обычае у нынешних дам полусвета, в совсем недавнем прошлом рафинированных леди, похищать чужие кошельки? Лотта поняла, что в такой ситуации следует попридержать свой норов.