Репит - Кайли Скотт Страница 9

Лицо так отекло от ушибов, что я едва узнаю себя в зеркале. У большинства людей есть целая жизнь, чтобы принять свою внешность, привыкнуть, как они выглядят в разных обстоятельствах. Но не у меня. Если бы боль не совпадала с синяками на лице, то я могла бы подумать, что смотрю на незнакомку. Но, в целом, у меня довольно обычная внешность. Меня устраивает.

Я приподнимаю челку — шрам выглядит примерно так же: широкая красная полоса поперек лба, — опускаю, затем беру ножницы и начинаю кромсать свой «конский хвост». Скоро настанет жара, а я ненавижу, когда волосы греют шею.

Сделать себе челку гораздо проще, чем обстричь все остальное, но должно получится стильно и оригинально. Наверное. Или будет похоже, что я сунула голову в блендер.

Значит так тому и быть.

Изменение внешности для меня — это катарсис (п.п.: нравственное очищение в результате душевного потрясения или перенесенного страдания.). Меня восхищает, как Эд непринужденно чувствует себя «в собственной шкуре» — мне бы хотелось того же, — а еще мне нравится его запах, голос и крепкое надежное присутствие. Что не удивительно. Однажды ведь я уже влюбилась в него.

Френсис права: нужно поостеречься. Любовное увлечение сейчас не ко времени. Я еще не разобралась со своей жизнью.

Я откладываю ножницы. Результат не так уж плох. Похоже на короткую стрижку «боб». Да и по ощущениям так определенно лучше.

Первый пункт сделан. На очереди второй.

Прихватив побольше мешков, я начинаю вычищать свой шкаф. Прочь пастельные тона и цветочные принты! Психотерапевт, вероятно, сказал бы, что смена гардероба — это попытка отделить себя нынешнюю от себя прежней. По крайней мере, так говорит интернет. И это верно. Я, по возможности, провожу черту между настоящим и будущим. Между мной и ею.

Уходят платья в цветочек и красивые винтажные топы с блестящими пуговицами. Исчезают младенческий розовый, фиолетовый и солнечный желтый цвета.

За последние несколько недель я твердо усвоила, что могу делать только то, что считаю правильным. И я нахожу удовольствие в утверждении своей идентичности, начиная с нуля.

— Что ты делаешь? — спрашивает Френсис, появляясь в дверях спальни. Она задерживает взгляд на моей новой прическе, но ничего не говорит. То же самое касается футболки Эда, которую я почему-то до сих пор ношу. Я даже не стирала её, потому что тогда его запах исчезнет.

— Ушла пораньше с работы? — спрашиваю я.

— Мне не нравится оставлять тебя одну.

Я хмурюсь.

— Из-за меня ты и так потратила часть своего отпуска.

— Ничего страшного. Не хочешь ответить на первый вопрос?

— У меня тут «большая чистка».

— Это я вижу. — Скрестив руки на груди, она прислоняется к дверному косяку. — Давай уберем все в гараж? На случай, если передумаешь…

Я пожимаю плечами.

— Но книги-то ты не выбрасываешь? — с ужасом спрашивает Френсис, разглядывая разноцветную кучу одежда рядом с коробками из подвала. — Они были твоими любимыми.

— Нет. Сначала прочту.

— Хорошо. — Ее плечи облегченно опускаются.

Не могу винить ее за беспокойство. Со стороны саморазрушение и переосмысление, вероятно, выглядят похоже.

— Клем, как твоя голова?

— Всё ещё на месте. Немного побаливает, но ничего страшного.

— Ты принимала обезболивающие?

— Да, недавно.

Я уже на несколько часов опаздываю с последней дозой «Тайленола», но Френсис об этом знать не обязательно. Мне не нравится все время глотать таблетки. В жизни так много «костылей» — фигни, на которую можно опереться, чтобы пережить день. Я стремлюсь к росту или, по крайней мере, к самопознанию, и удаляю обломки прежней жизни в попытке добраться до сути вещей, и получить некоторое представление о себе. Вероятно, это невозможно, но я постараюсь.

— Раз уж ты здесь, не хочешь пройтись по магазинам? — спрашиваю я.

На мгновение Френсис хмурится, потом улыбается.

— После такой чистки тебе понадобится новая одежда. Ты уверена, что готова выйти?

— Абсолютно.

*** *** ***

Эд: Как дела?

Я: Хорошо. Сегодня же вечер пятницы. Разве ты не должен быть с друзьями?

Эд: Я не дома. Просто жду кое-кого. Решил проверить, как ты. Больше никаких приступов? Падений?

Я: Кое-кого? В единственном числе? У тебя свидание?

Я: Извини. Не моё дело. Спасибо за беспокойство. Синяки впечатляющие, но голова цела.

Я: Могу я как-нибудь навестить Гордона? Может, взять его на прогулку?

Эд: Ему бы понравилось. В воскресенье после обеда? Скажем, около пяти?

Я: Тогда до встречи.

*** *** ***

— Я не принесла твою футболку, — говорю я Эду, вылезая из такси. Я не вру. Если бы я сказала, что забыла ее, то у моей бессмертной души были бы неприятности.

— Отдашь в другой раз.

— Да. — Теперь я вру, потому что не собираюсь ее возвращать.

Эд стоит на тротуаре, засунув одну руку в карман джинсов, а другой придерживая за поводок Гордона, который, увидев меня, трепещет от восторга. Я тоже рада его видеть.

Эд одет как обычно: футболка, джинсы, но смотрится хорошо. Даже слишком хорошо. Руки зудят, как хочется дотронуться до него. Может, это что-то вроде фантомных болей? Но в любом случае, влечение к нему отвлекает, если не сказать больше.

Между тем я «выгуливаю» свой новый «недевичий» наряд: темно-синяя искусственно-состаренная футболка с V-образным вырезом, джинсы «бойфренды» и сандалии. В холщовой сумке, которую я нашла в кухонном шкафу Френсис, лежит все самое необходимое: экземпляр «Гордости и предубеждения», банковская карточка, тридцать долларов в банкнотах, мобильный телефон, газовый баллончик и бальзам для губ.