Соблазненная принцем - Кристина Додд Страница 9

Рауль держал ее крепко, слишком крепко.

Ей следовало бы кричать, плакать, бороться. Но ей это нравилось.

Почему? Какой извращенной части ее существа нравилось чувствовать, как его грудь вздымается от тяжелого дыхания, прижатая к ее груди? Как могла она испытывать чувство защищенности в объятиях человека, который только что грозился сбросить ее с балкона? Что за безумие заставило ее испытать влечение к какому-то ублюдку, у которого приступ необъяснимой ярости сменился похотью?

Похоже было, что она его понимает. Как будто она, Виктория Кардифф, девушка здравомыслящая и прозаичная, нашла свою пару, единственного мужчину, который позволит ей быть такой женщиной, какой она действительно является.

Потом он вздохнул, расслабился. Руки, крепко державшие ее за талию, теперь обнимали ее с нежностью. Рауль снова наклонился к ней, но на сей раз, взяв в ладони ее лицо, он нашел ее губы своими губами и поцеловал… по-другому. Его гнев исчез, превратившись в нечто большее. Его пальцы погладили ямочку за ее ухом, обласкали чувствительную атласную кожу скул.

Его губы прижались к ее губам, но это уже не было грубым вторжением. Нежными поглаживаниями он как бы уговаривал губы раскрыться. Он напомнил ей, как выглядел, когда она впервые увидела его: он был слишком красив, солнце отражалось в его черных волосах, золотило его загорелую кожу и заставляло его зеленые глаза мерцать греховным обещанием.

Слыша в отдалении музыку и шум праздника, Виктория понимала, что где-то там находятся люди, которые разговаривают, смеются, едят, пьют и ведут себя как положено цивилизованным человеческим существам. Как всегда вела себя и сама Виктория.

А здесь… теплый воздух был напоен ароматом цветов. Темнота, скрывавшая их, искушала, и тепло, исходившее от Рауля Лоренса, заставило Викторию расцвести, и она потянулась к нему своим телом, своим сердцем. Она чуть наклонила лицо к его лицу и прикоснулась языком к его языку.

— Колдунья, — прошептал Рауль. — Я знал… когда увидел тебя сегодня… я знал, что ты меня заворожишь.

На этот раз его поцелуй был глубоким, интимным, требующим чего-то. Требующим всего.

Напряжение, которое испытала Виктория, куда-то исчезло. Она не знала, что будет дальше, но понимала, что хочет продолжения, причем как можно скорее… и с ним. Ей показалось, что этот человек похож на нее: раненный, он продолжает бороться. Однако ее на мгновение удивило, что, хотя между ними так мало общего, их души так нежно и страстно тянутся друг к другу.

Потом он снова поднял голову и, ласково погладив пальцами ее горло, опустил руку.

Потом он отодвинулся от нее. Недалеко, но достаточно, чтобы она почувствовала холодок реальности.

Что это она делает? Она все еще сжимала в кулаке его галстук. Ее рука все еще обвивалась вокруг его шеи. Ее губы болели, а кожа была горячей, припухшей, как будто то новое чувство, которое он возбудил, обожгло ее изнутри.

Она вдруг увидела себя так, как увидят ее другие, — девицей, не упускающей удобного случая, воспользовавшейся своей дружбой с Белл и стремящейся улучшить свое положение за счет того, что согласится стать любовницей богатого человека. Иными словами, она вела себя именно так, как ожидал от нее лорд Мередит.

Тихонько застонав от ужаса, Виктория опустила руки.

Рауль отступил на шаг назад.

— Мисс Кардифф, — сказал он обеспокоенным тоном.

Он беспокоится, как будто боится, что она, словно оперная певица, что-нибудь потребует у него: драгоценности, дом…

— Мисс Кардифф, я должен извиниться за свое неподобающее поведение.

Он извиняется. Извиняется за то, что они сделали вместе.

Ее ужас мгновенно сменился гневом.

— Вы! Вы!

Он ждал, но она больше ничего не сказала — да и что могла она сказать, если от стыда не сумела бы связать и пары слов!

— Я не имел никакого права шутить над вами и вашим вспыльчивым характером, если сам не умею контролировать себя. Я полностью признаю свою вину.

Он не только извинялся, но именно он положил конец этому пылкому проявлению… помешательства.

За это ей хотелось дать ему пощечину.

Вместо этого у Виктории с языка импульсивно слетели слишком громко сказанные, слишком жестокие и несправедливые слова. И она знала это. Но ей было все равно. Она знала лишь, что хочет причинить ему боль, как причинил ей боль он.

— Мистер Лоренс! Уж не думаете ли вы, что вы чем-то лучше лорда Мередита? Вы насильно целуете меня, угрожая мне смертью, и заставляете отвечать на поцелуй, хотя знаете, что у меня нет опыта, вы, возможно, лишили меня шанса найти приличное местом работы! И почему?

— Я еще раз приношу вам свои извинения, — сказал он, и в его голосе больше не было той примирительной нотки. — Меня разозлил отец.

— Ваш отец? Ваш настоящий отец разозлил вас? Ах, как это ужасно!

Она сделала глубокий вдох, зная, что будет сожалеть о том, что вовремя не сдержалась. С ней всегда так бывало. Но сейчас у нее был выбор: сказать несправедливые слова или заплакать. А плакать она не будет, тем более перед мистером Лоренсом.

— Знаю я мужчин вроде вас.

— Вот как?

Нет. Совсем не вроде него. Вроде ее отчима, который с радостью запер бы ее дома на всю оставшуюся жизнь и приказал бы ухаживать за ее младшими единоутробными братьями и сестрами, пока она не состарится и пока все блестящие перспективы, которые сулит ей жизнь, не пройдут стороной.

Но она сейчас не могла быть справедливой. Тем более по отношению к мистеру Лоренсу, который посмел извиниться за то, что показалось ей встречей двух душ.

Она была самой большой дурочкой в мире.

— Мужчины вроде вас, — сказала она, — это хулиганы, которые используют силу, чтобы навязывать свою волю, которые не могут контролировать свой гнев, которые извиняются за жестокость.

Она призвала на помощь всю свою храбрость, ожидая, что он даст ей пощечину, на которую сама напрашивалась. Она ждала, что он докажет, что действительно является таким безжалостным, как она утверждает.

Но он вместо этого сказал:

— Должно быть, вам очень неприятно познакомиться с фальшивым принцем, жестоким хулиганом, который вынудил вас отвечать на его поцелуй?

Он проговорил это насмешливым тоном, что, естественно, вызвало у Виктории вспышку справедливого гнева. Потому что это была правда. Она действительно отвечала на поцелуи.

Она наслаждалась ими. Исследовала.

И ей было стыдно. Стыдно своей страсти и стыдно резких слов, которые выдавали ее с головой, хотя были адресованы мужчине, не желавшему сделать ничего ужасного, а стремившемуся лишь доставить ей удовольствие. Дать ей попробовать вкус того, чего она никогда не сможет иметь.

Приподняв подол шелковой юбки, Виктория круто повернулась и быстро направилась в бальный зал.