На чаше весов - Наталья Кочетова Страница 9

Следователь смотрит на меня из-под опущенных бровей и снова вздыхает.

— Агата… Тебя посадят в тюрьму на несколько лет. Или упекут в психиатрическую клинику. Ты это понимаешь?

Я все понимаю. Как и понимаю то, что заслужила все это. И сердечный приступ, и наказание в виде тюремного заключения или принудительного лечения.

Я убийца.

Я заслуживаю наказания.

И, конечно, мне не все равно. Я не хочу умирать. Не хочу сидеть в тюрьме или психушке. Но я виновата. Я не собираюсь врать, оправдываться и что-то выдумывать. На вранье нужны силы, а у меня их нет. У меня нет ничего, кроме удушающего чувства вины, с которым не справляются даже успокоительные.

Поэтому я говорю правду. Мне почти безразлично, поверит мне этот следователь или нет, я просто рассказываю все как есть. Без уверток и без прикрас. Рассказываю о своей эмпатии и о том, что не могу сопротивляться чужим эмоциям, о том, что перестаю контролировать себя, если рядом кто-то испытывает слишком интенсивную эмоцию. Рассказываю даже то, как я это ненавижу, и как сильно это отравляет мою жизнь. Я рассказываю все, как когда-то рассказала своей подруге, и как до пятнадцати лет рассказывала маме, пока не поняла, что мама не воспринимает мои рассказы всерьез.

Следователь, как и моя подруга, как и моя мама, конечно, не верит. Однако, не похоже, чтобы он считал меня сумасшедшей.

Не знаю, почему он себя так ведет. Он будто разочарован, и как будто готов чуть ли не уговаривать меня изменить показания. Разве он не должен радоваться тому, что убийца признает свою вину и готов сдаться?

Возможно он меня жалеет?

Пытаюсь просканировать его эмоции, но ничего не чувствую. Его эмоциональный фон ровный, будто гладь затянутого льдом озера. Озера, такого же цвета, как и его глаза. Цвет мутного льда. Красивые глаза. Только смотрят слишком пронзительно.

— Ты сама роешь себе могилу. Скажи ты, что не собиралась его убивать, а просто хотела остановить и не рассчитала силу, я бы списал это на состояние аффекта и убийство по неосторожности. Но ты говоришь, что хотела его смерти… А это совсем другой уровень преступления.

— Я просто говорю правду. — Глухо отзываюсь я и опускаю глаза.

Я устала. Я слишком устала от своей жизни. От жизни, которая даже не является моей. В ней все чужое. Чужие чувства, чужие переживания, чужие желания. В этой жизни нет меня, а там, где я есть, осталась лишь боль и одиночество.

Мне очень страшно. Я боюсь будущего. Но я приму его, каким бы оно не было.

Я больше не хочу бороться.

— Мне жаль, Агата, но как только, доктор позволит, тебя переведут в следственный изолятор. А пока я приставлю к тебе охрану. — Вставая со стула, произносит мужчина и, бросив на меня последний пристальный взгляд, выходит из палаты.

Медленно скольжу глазами за удаляющейся высокой фигурой и вздыхаю.

Закрываю тяжелые веки и позволяю успокоительным наконец унести меня в сон.

В больнице я остаюсь еще на три дня, после чего меня конвоируют в КПЗ при местном ОВД.

Я всего два часа в изоляторе временного содержания, а мне уже так страшно, что я готова отказаться от своих показаний и сказать все, что от меня хотят услышать.

Четыре стены, выкрашенные в отвратительный голубой цвет, местами облупившаяся краска, две одноярусные железные кровати с свернутыми матрасами на них, и мелкое решетчатое окно почти под потолком. Вот что я увидела, как только вошла в изолятор. И это почему-то повергло меня в ужас.

Я, конечно, не думала, что меня будет ждать гостиничный номер, я вообще старалась не думать о том, где окажусь. Я впала в своеобразную апатию, смирилась, сдалась, но увидев холодные мрачные стены камеры, на меня обрушилось осознание. Вот эти стены — просто цветочки по сравнению с тем, что меня ждет в настоящей тюрьме.

Я не выживу. Это не для меня. Я не справлюсь. Не смогу.

Меня затрясло, и я села на пол, обняв себя руками.

Господи, как же так вышло? Я убийца! Я сижу за решеткой! Как???

Чем я заслужила все это? Я ведь не хотела никому сделать больно, я никогда никому не хотела навредить, не говоря уже о том, чтобы убить. За что мне все это?

За что Бог проклял меня? За что?..

Слезы хлынули из моих глаз, я положила голову на колени и плакала, плакала, плакала, стараясь слезами смыть все то горе и обиду, что кажется навечно поселились в моей груди. Я ревела все эти два часа, пока дверь камеры не открылась и меня не окликнул мужчина в полицейской форме.

— На выход. — Обращается ко мне громкий строгий бас полноватого мужчины с дубинкой в руке. Послушно встаю и выхожу, мужчина пропускает меня вперед, указывая направление, а сам идет следом за мной.

Подойдя к какой-то двери, он снова обходит меня, и открывает ее, запуская меня внутрь. За столом сидит уже знакомый мне мужчина-следователь. Не могу вспомнить его имени.

— Агата Викторовна Романова. — Мужчина берет в руки какую-то папку и читает с нее мое имя. Это мое дело — догадываюсь я и чувствую, как сжимается сердце и снова слезы подступают к глазам. Уголовное дело. И мое имя на нем. — Проходи, садись. — Говорит мужчина и указывает рукой на стул.

Медленно подхожу и сажусь напротив следователя. Не зная, чего ожидать, опускаю глаза в пол.

— Меня зовут Вадим Александрович Самойлов. Не думаю, что ты запомнила. — Произносит мужчина, заставляя меня поднять на него взгляд. — Твой врач сказал, что, когда мы прошлый раз беседовали, ты была под воздействием сильнодействующих успокоительных. Возможно ты была не совсем в себе… Попробуем еще раз?.. — Добавляет следователь и смотрит на меня, слегка приподняв бровь.

Я молчу. Не знаю, что сказать. Боюсь сказать хоть что-то, чтобы не ухудшить свое положение еще сильнее. Просто смотрю на него, надеясь, что он мне как-то поможет.

— Ты была знакома с убитым Антоном Голубевым? — Спрашивает следователь, положив руки на стол и слегка наклонившись ко мне.

— Нет. — Глухо отзываюсь я.

— Лилию Карасеву ты знала?

— Нет. — Отзываюсь я и сглатываю все сильнее нарастающий ком в горле. Те же вопросы, те же ответы. У меня, как и прежде нет других объяснений. Я в ловушке. Мне уже не выбраться.

— Тогда почему ты бросилась ее спасать? Почему не позвала на помощь, не вызвала полицию? — Все таким же ровным голосом продолжает спрашивать следователь. Его спокойствие будто открывает во мне какой-то клапан. Я рвано всхлипываю и хрипло выдаю:

— Я не пыталась ее спасти. — Судорожно выдыхаю я и чувствую, как по щекам катятся крупные слезы. Мне не спастись. У меня нет другой правды. Вздыхаю, содрогаюсь всем телом и сквозь слезы повторяю все то, что уже говорила ранее. — Я почувствовала его злость… Она была… такой сильной, что я не смогла… не смогла ей сопротивляться… Он хотел ее убить… Он хотел насиловать ее, и делать больно… Это доставляло ему удовольствие… — Хриплю я, давясь рыданиями. С каждым новым словом, мой голос звучит все выше. — Я просто не смогла… Это была не я… Это просто была его злость…