Яблоневый сад для Белоснежки - Наталья Калинина Страница 9

Роза. Ну конечно! Увлеченная постельной акробатикой с супругом, я не могла видеть, ушла ли домработница, как вчера, к себе домой или осталась здесь. И сейчас, затаившись в этой комнате, о чем-то горько плачет. Возможно, ей требуется помощь – стакан воды, например. Я решительно нажала ручку, но дверь не поддалась. Женщина заперлась, словно предвидела, что мы можем потревожить ее уединение.

– Роза, Роза, это вы? – закричала я, одновременно барабаня в дверь и от волнения забыв, что домработница не поймет меня. – Роза, откройте! Что с вами?

Всхлипывания смолкли, но уже через мгновение возобновились и переросли в рыдания. С женщиной явно была истерика. Я всерьез испугалась: что же случилось, что заставило Розу так плакать. И как бы она не натворила в состоянии аффекта чего-нибудь ужасного.

– Роза, Роза, это ты? – заколотила я с удвоенной силой в дверь и, спохватившись, перешла на испанский: – Эрес ту? Роза?

Рыдания снова смолкли, но мне, однако, не открыли. Я подергала ручку и, нахмурившись, вновь прижалась ухом к двери, обращаясь в слух и пытаясь понять, что сейчас там делает домработница. Но за дверью была тишина, будто несчастная женщина, испуганная тем, что ее обнаружили, обернулась в мышонка. Мое воображение тут же угодливо подсунуло жалостливую картинку: зареванная Роза сидит на полу, прижавшись спиной к кровати, и зажимает себе рот ладонью, дабы всхлипывания не были мне слышны. От такой картинки я едва сама не заревела и уже подняла руку, чтобы вновь постучаться, как вдруг по ту сторону двери раздался такой громкий стук, будто в дверь с силой запустили стеклянной вазой, и последовавший за ним звон рассыпающихся осколков. Я вскрикнула и резко отпрянула от двери. И тут же уперлась спиной во что-то мягкое, оказавшееся для меня настолько неожиданным, что от испуга я заорала, резко дернулась, теперь уже вперед, и шибанулась лбом в дверь.

– Кариньо, кариньо! [4]Ке те паса?! Что слю-учи-илос?!

Этим «мягким», на что я наткнулась, оказался муж, который незаметно для меня подошел сзади. Я развернулась к Антонио и, прежде чем ему ответить, приложила ладонь к груди и сделала два глубоких вдоха, чтобы немного прийти в себя.

– Ты… Ты меня напугал. Я испугалась. Боюсь. Тенго мьедо, понимаешь?

– Извини, – повинился Антонио и растерянно хлопающими ресницами и сокрушенно поджатыми губами стал чем-то похож на провинившегося ребенка. – Я не хотель дать тебе… как это сказать… страх? Да, страх.

– Ладно, проехали, – махнула я рукой. Муж повторил за мной слово «проехали» с вопросительной интонацией, явно не понимая его значения, но мне было не до просветительских работ в области русского языка, меня волновало другое.

– Там Роза плачет, – ткнула я пальцем в закрытую дверь.

– Роза? – удивился муж. – Роза в доме. В другом доме, да. Здесь – нет.

– Но там кто-то плачет! Женщина! Если не Роза, то кто?!

– Женсчина? Плачет? – забормотал Антонио, удивленно округляя и без того большие глаза. И неясно было, то ли он переспрашивает, потому что не понял, о чем я говорю, то ли понял и очень удивился тому, что кто-то плачет в гостевой комнате. Но все же прислонился ухом к двери и с полминуты послушал.

– Не плачет, – повернулся он ко мне.

– Сейчас – нет, но раньше плакал! Раньше, понимаешь, до того, как ты пришел! У тебя есть ключи? Надо открыть комнату и посмотреть!

Я для надежности изобразила жестом, что нужно отпереть дверь. Антонио вскинул брови и развел руками:

– Не надо ключ! Правда! Эта комната откры-ти. Да, я так сказаль?

– Ни фига она не открытая, – пробубнила я себе под нос и машинально нажала на ручку, как делала и раньше. И дверь вдруг поддалась мне, на удивление, так легко, что я, никак не ожидавшая того, что она откроется, чуть не упала внутрь комнаты, спасибо, благоверный вовремя ухватил меня за талию одной рукой, а второй быстро нажал выключатель.

– Господи, – только и нашла что сказать я. Открытая дверь, которая всего минуту назад была заперта. И совершенно пустая комната. Никого. Никого, кто бы мог в ней так громко и отчаянно рыдать. И даже не было осколков от разбившегося стеклянного предмета. Ничего.

– Кариньо… – посмотрел на меня с укоризной муж. Я покачала головой, не зная, что ему ответить. На всякий случай цепким взглядом окинула небольшое освещенное помещение, надеясь увидеть запасной выход, но ничего похожего не обнаружила.

– Но ведь… Правда! Я слышала! Женщина плакала. А потом что-то разбила! Такой стук был, ты должен был слышать, ведь в этот момент уже был за моей спиной! Ты ведь слышал, да? – эмоционально забормотала я, но Антонио лишь качал головой, то ли не понимая мое тарахтение, а если и понимая, то не веря мне.

– Дзынь! Слышал такое, да? Антонио! Бум, а потом – дзынь? Ну скажи, что слышал! – взмолилась я, но муж обнял меня и ласково привлек к себе.

– Кариньо, вамос. Спать. Да, идем. Идем, кариньо. Ты… это, усталь. Да?

– Я есть хочу. Кушать, – буркнула я, запоздало вспомнив о первоначальной цели своего путешествия по дому.

– Кушать? Сейчас? – удивился он.

– Ну да, а что? Я не ужинала. И хочу кушать. Пойдем на кухню? Вместе? Я боюсь одна. Ну давай же, идем, только бутерброд – и все.

Я потащила его за собой за руку с упрямством ребенка, который тащит мать к витрине с игрушками. Антонио не стал мне перечить и послушно пошел за мной, однако про себя, наверное, удивляясь моей странной манере перекусывать по ночам.

В холодильнике я, проигнорировав какие-то пластиковые коробки с едой, нашла нарезку хамона (мясо вяленого окорока) и сыра. И положив все это великолепие на длинный овальный ломоть дырчатого хлеба, уселась за стол. Антонио сел напротив и, подперев кулаками подбородок, с умилением, как на экзотичную обезьянку, уставился на меня.

– Что-о? – смущенно улыбнулась я ему, энергично жуя.

– Ничего, – усмехнулся он. – Ты очень красивый, Даш-ша, да. И это… как сказать… смешной, да?

– Красивая и смешная, – педантично поправила я его. Если муж хочет говорить по-русски, то пусть прислушивается к правильному произношению.

– Тебе не нравится платье? – огорченно спросил он, и я чуть не подавилась бутербродом. Очень своевременный вопрос, я что, и ночью, для того чтобы, например, выйти в туалет, должна рядиться в старомодное тряпье, очень неудобное к тому же?

– Нет, – честно ответила я ему. И раз уж начала эту тему, решила развить ее: – А тебе нравится? Но почему?

– Я… как это сказать… – пощелкал пальцами Антонио, подбирая слова. – Мне нравится эта мода. Я не люблю мода, который есть сейчас. Мне не нравится девушка в брюки, да? Девушка в юбка – секси. Ты очень секси, Даш-ша, когда в платье.

Вот уж приехали – «секси», с подплечниками-подушками. Я напоминала себе деревянного солдатика в мундире. Не знаю, почему возникло такое сравнение. И вообще, где муж откопал это убожество?