Я научу тебя летать - Ева Ночь Страница 9

– Иван Аркадьевич, – прошу я тихо, – можно, мы дальше сами?

Он смотрит на меня тяжёлым взглядом и уходит со словами:

– Если что, я рядом.

И звучит это зловеще. Вот уж не думала, что мальчишку так тиранят дома. Странно как-то.

– Ненавижу! – выдыхает сквозь стиснутые зубы Ванька, как только за отцом закрывается дверь, и смотрит на меня с такой яростью, что я понимаю: он сейчас устроит козью морду и мне, и несчастному русскому языку.

Он так и стоит посреди комнаты со сжатыми кулаками. Костяшки пальцев белеют, как игральные кости. Точечек только на них не хватает.

Я делаю несколько шажков, осматривая комнату. Очень хорошая пацанская комната. Сделано с любовью, как говорят. Богато, но не по шнурку. Нет идеальной чистоты и солдатского порядка. Валяются вещи. Груша боксёрская висит – маленькая такая, детская. Компьютер, конечно же, стол тетрадями, учебниками завален. И я решаюсь. Если не сейчас, то потом никогда.

– Поиграть хочешь? – Ванька смотрит на меня недоверчиво. Он с толку сбит. – Не в компьютерную игру, конечно, но, может, тебе понравится?

Я подхожу к столу и начинаю перекладывать его вещи. Тетради в одну сторону, книги – в другую.

– У тебя есть альбом? А ещё мне нужны ножницы, карандаши, фломастеры, клей.

Ванька вздыхает и с видом опытного знатока и по совместительству фокусника выуживает всё перечисленное.

Решение пришло спонтанно. Мне сейчас важно, чтобы он оттаял. Не могу его видеть таким. Я не смотрю на него. Я занята очень важным делом. Рву листы из его шикарного альбома. Режу на прямоугольники. Не спешу. Любовно закругляю края, рисую рамочки фломастерами. За плечом пыхтит Ванька, но я не обращаю на него внимания.

– И что вы делаете? – интересуется он, делая вид, что ему скучно. Брезгливо морщит нос, совсем как его мамашка.

– Мы будем играть в карты, – сообщаю, заглядывая в карие глаза. – Но не простые, а волшебные.

Ванька скептически кривит губы. Ну и пусть. Я тоже не собиралась в игры играть, но сейчас не вижу другого пути.

Когда часа через полтора папа Драконов заглянул в дверь, мы с Ванькой ползали по полу, отвоёвывая друг у друга карточки со слогами, из которых составляли слова. Раскрасневшиеся в пылу нешуточной битвы, мы не сразу сообразили, что в комнате нас уже не двое.

– Сдавайся, Драконов! – хохочу я как Мефистофель.

– Ни за что! – пыхтит мой ученик и бессовестно захватывает в плен побольше вариантов, чтобы укрепить свои позиции.

– Я вижу брешь в твоей защите! Стена сейчас рухнет, потому что там слово с ошибкой! И мои воины войдут в твою крепость!

– А если так? – находит Ванька верное решение.

– А если так, то мы осаждаем! Рано или поздно твоя армия сделает ошибку, и мы ворвёмся победителями!

Наверное, никто ещё не видел у грозного Ивана Аркадьевича такого лица.

– Что здесь происходит? – спрашивает он, оглядывая «поле боя».

Я стою на коленях. Я сдуваю упавшую прядь с глаз и поспешно заправляю её за ухо. Пытаюсь оправить блузку и юбку. Мда, как-то мы увлеклись.

– Не мешай, пап! – Ванька весь в азарте, и пока я растерялась, отвоёвывает ещё несколько карточек.

– Гм-кхм, – почёсывает старший бровь и заинтересованно осматривает наши слова-сооружения. – Вот здесь у тебя…

– Не надо, пап, я сам! – сердится Драконов и лихорадочно пытается составить ещё несколько слов, пока мои «войска» дезориентированы. Укрепляет позиции, «стены замка», так сказать.

– Да нет же, – вдруг возражает папулька и… опускается на колени рядом с сыном. – Чушь собачья, ты что, не видишь? Нет такого – «кантингент». Есть «а-гент» и «кон-тин-ент». И «контингент» есть, кстати. Кон, а не кан.

– А «кан» тогда куда? – вырывает Ванька карточку из отцовских рук

– Кан-ал? Вул-кан? Тара-кан? – гадает папа и хищно поглядывает на мои баррикады и нехилую осаду.

– Не отдам! – закрываю я свои кровью и потом отвоёванные позиции раскрытыми ладонями. – И вообще, двое на одну – нечестно.

– На войне, как и в бизнесе, все средства хороши, – холодно возражает папуля, и по его расчётливым глазам я вижу, что сейчас начнётся «отжимание» моей собственности.

Возразить я не успеваю. Как-то не до того мне становится. В открытых дверях стоит Александра свет Николаевна и прожигает меня таким взглядом, что в груди сердце сжимается в нехорошем предчувствии.

Как долго она за нами наблюдает? И почему мне кажется, что это война? И она сделает всё, чтобы жизнь моя перестала быть томной?..