160 шагов до Лео - Соль Астров Страница 9

Тоскана, Италия, 90-е гг

Солнце просачивается между деревянных полосок венецианских ставен, рисуя длинные тени на шахматной доске полов. Я чувствую запах сваренного кофе и нотки новой для меня едко-травяной смеси табака и цитрусовых. Пора бы уже и привыкнуть, что именно так пахнет бабушка!

Я встала и попрыгала по черно-белой плитке к окну: если бы я здесь росла, вот было бы развлечение! С утра до ночи играть в классики!

Серо-белая мебель, оранжевые стены и психоделические картины выглядели необычно после югославской мебели и обоев в цветочек нашей советской квартиры, но мне все здесь нравилось. Особенно сбегать со спальной зоны вниз по невысокой лестнице на кухню, чтобы таскать из вазочки на круглом столе миндальное печенье, бабушкин конек.

С улицы послышался громкий и чуть грубый голос Сандры:

— Соня! Уж кофе остыл, а все круассаны съедены давно!

Я открыла окно и зафиксировала ставни, посмотрела вниз.

Красная герань, фиолетовые цикламены пестрели в белых деревянных ящиках на отросшей щетине вечно-зеленой травы. Мимоза бесстыдно развесила плюшевые желтые ветви над соседскими гортензиями.

Бабуля в розовом пеньюаре с сигарой во рту убирает сорняки с цветов и ее окрикивает женский голос из соседнего окна:

— Сандра, ты когда свою мимозу пострижешь? Посмотри: она не дает дышать моим цветам. Не заставляй жаловаться нашему соседу-адвокату.

— Ох, Синьора Рита! У меня тоже есть друг-комиссар. Только, пожалуйста, перестань удобрять нас аппетитными запахами запеченных свиных ребрышек и шоколадной кростаты (разновидность итальянского песочного пирога). Здесь от одних ароматов не только мимоза, но и я поправляюсь. Смотри, и внучке моей фигуру испортишь. Мне ее еще замуж выдавать.

— Внучка? К тебе внучка приехала? Ну надо же! А покажешь нам ее?

— Как только разбужу эту соню.

— Уверена, что она такая же хорошенькая, как и ее бабушка.

— Разве, что моложе и сигару еще не курит. А что ваш внук?

— Леонардо? Ни свет ни заря уже куда-то с Энцо улизнул, — я услышала, как она пшикала пульверизатором для цветов.

— В мои семнадцать тоже никто знал, где я, — я уловила в голосе бабушки напряжение и вспомнила историю ее детства, которую ни один раз рассказывала баба Нюра.

Когда скрипнула дверь, она крикнула с нижнего этажа:

— Эй, соня! Табак тебя знает, как можно столько спать!

— Ну ба! Сегодня суббота! — откликнулась я недовольно из своей комнаты.

Бабушка не собиралась сдаваться:

— Вот именно. Стало быть, дел больше, чем обычно. Заграница не любит лентяев.

Не думаю, что она нервничает из-за того, что должна впервые показать мне свою кондитерскую. Бабуля загремела посудой на нижнем этаже, где находилась кухня.

Я соскочила с постели и нырнула в ее комнату. Кровать идеально заправлена — ни одной складочки! Рядом с зеркальным плательным шкафом стоит открытая обувница с двадцатью парами обуви всех мастей. На прикроватной тумбе — недокуренная сигара в хрустальной пепельнице и черная шляпа с маленькой вуалью. Та самая, в которой она впервые появилась в моей жизни. Я подошла к зеркалу, примерила ее и произнесла:

— Сан-д-ра! Вот она тебе, батенька, и заграница! Хоть имя меняй!

От голоса бабушки за спиной я подпрыгнула:

— Это еще зачем? У тебя красивое, многообещающее имя. Уверена, что все твоя мать. В ее стиле.

Я удивилась: — Так ты ее даже не знала!

Она не придала значения моим словам и сняла с меня шляпу, стряхивая пыль:

— Пришла пора ее убрать. Я больше не хочу повода для ее использования. Ну же, давай, поторопись!

Я вернулась в свою комнату. Буржуйка! У меня теперь личные покои с полутороспальной кроватью, платяным шкафом, тумбочкой со старинным абажуром и туалетным столиком с пуфиком! Я покружилась по комнате, потом натянула джинсы, белый свитер, кроссовки и куртку — бабушка по приезде сразу же занялась моим гардеробом, оборудовала под меня гостевую комнату. Я побежала по коридору до лестницы, ведущей вниз. Но чего-то не хватало. А, конечно: очки! После смерти родителей у меня резко ухудшилось зрение. Как сказал психолог, я с трудом видела свое будущее, тем более за границей. Вернулась за ними в комнату, металась, как юла, но не нигде их не находила. Бабушка коршуном стояла в дверном проеме. На ней были джинсы, туфли на каблуке, бежевая блузка и пиджак чуть темнее из плотного джерси. Какая же она у меня красавица!

— Бабушка, куда подевались мои очки? Я их вечно теряю, — рассердилась я.

— Глаза по ложке, а не видишь ни крошки! Главное, чтобы сердце всегда оставалось с тобой. Ну, же, поторопись! — жестко сказала она, спустилась вниз и зазвенела ключами за дверью. Через мгновение я уже бежала по лестнице из корабельной сосны в кухню. Здесь облицовка из кремовой плитки освежала темное дерево гарнитура, а белые с вышивкой занавески вместо дверок делали ее уютной и даже романтичной. В таком же стиле скатерть, покрывающая большой круглый стол посредине кухни, а на нем фарфоровая ваза, благодаря которой я приобрела новую привычку: на ходу утащить две миндальные печеньки к себе в карман. Это слишком вкусно, чтобы оставлять их здесь в одиночестве!

Наконец, через сад мы выходим на улицу. Идем мимо желтых двухэтажных домов, с пестрой геранью, затем сворачиваем направо и примерно через сто пятьдесят метров подходим к площади.

— Пьяцца Сан-фран-че-ско, — читаю я указатель.

Большое облако сахарной ватой повисло над остроконечной колокольней из красного кирпича, такого же, как и остальная часть собора. Весенний ветер теребит мою новую укладку, разбирая ее по волосинке, — мы только что вышли с бабушкой из парикмахерской и я себе очень и очень нравлюсь. Теперь каждую субботу мной будет заниматься ее доверенное лицо, парикмахер Альдо.