Содержанка - Кейт Фернивалл Страница 9

Китай, 1930

В пещере было холодно. Холодно настолько, что замерзло бы даже дыхание богов. Но пещера была слишком мала, чтобы разводить огонь. Чан Аньло неподвижно, как один из крошащихся серых валунов вокруг, сидел на корточках у входа. Ни единого шевеления. Ничего. Серое пятно на фоне однообразной серости зимнего неба. Но снаружи порошил снег, который под неожиданными порывами ветра то и дело вперемешку с пылью срывался с каменистых осыпей и вихрем проносился мимо пещеры, оседая на ресницах и рассекая до крови губы. Чан не замечал этого. У него за спиной по поросшим лишайником каменным уступам журчала вода. Этот негромкий предательский шепот был невыносимее холода.

«Будьте тверды духом».

Слова Мао Цзэдуна. Нового могущественного лидера, который встал во главе Коммунистической партии Китая.

Чан моргнул, чтобы сбить с ресниц лед, и тут же почувствовал кипящую где-то внутри злость. Сосредоточься. Он заставил свой разум сконцентрироваться на том, что должно было сейчас произойти. Пусть поганые псы из Националистической армии Чан Кайши узнают, что он им приготовил, что ждет их внизу, в долине на железнодорожных путях. Точно аллигатор, дожидающийся жертву в водах великой реки Янцзы. Невидимый. Неслышимый. Пока его зубы не вопьются в добычу и не разорвут ее на куски.

Чан пошевелился. Всего лишь легчайшее движение руки в перчатке, но этого хватило, чтобы из глубины пещеры, которую пробили в камне ветер и дождь, показалась другая фигура.

Этот человек, как и сам Чан, был в большой шапке и стеганом ватнике, таком толстом, что различить под ним очертания тела было невозможно. Лишь тихий голос указал на то, что рядом с ним женщина. Она присела рядом с Чаном, движения ее были мягкими, словно течение воды.

— Они едут? — прошептала она.

— Снежные заносы в долине задержат поезд. Но они приедут.

— Это точно?

— Будь тверда духом, — повторил Чан слова своего вождя.

Внимательными черными глазами он обвел расстилавшийся перед ним горный ландшафт. Китай суров. Особенно для тех, кто вынужден бороться за жизнь здесь, в этом безлесом краю, где безжалостные сибирские ветра сдувают с поверхности всю почву, подобно ногтям, сдирающим с кожи грязь. И все же было в этом месте что- то такое, что трогало его задушу, что-то могучее, бросающее вызов. Горы — символ покоя и уравновешенности.

Здесь не было тех влажных теплых ветров, к которым он привык за последние несколько месяцев, живя в южных провинциях Хунань и Цзянси, откуда пошло коммунистическое движение. Там, в личном убежище Мао Цзэдуна, неподалеку от Наньчана, воздух был наполнен липкой сладостью, от которой у Чана мутилось в голове. Это ощущалось везде: в рисовых полях, на террасах, в тренировочных лагерях. Это был запах разложения. Гниения человека, обезумевшего от власти.

Чан никому не говорил о том, что почувствовал этот приторный аромат, не поделился ни с кем из своих братьев-коммунистов ощущением того, что что-то было не так в самом сердце их движения. Все они, включая Чана, были готовы бороться с националистами из правящей партии Чан Кайши, были готовы умереть за то, во что верили, и все же… Чан резко глотнул воздух. Его друг, Ли Та-чао, до конца был отдан идее и погиб. Чан сплюнул на голые камни. Ли предали. Его и еще шестьдесят человек задушили в самом центре Пекина. Однако Чан не мог указать на что-то конкретное и сказать: «Вот откуда идет гнилостный запах тления». Он просто ощущал какое-то смутное волнение. Холодный пронизывающий ветер, который наполнял его тревогой.