Диагноз: Любовь - Мегги Леффлер Страница 89

— С кем он говорит? — спросила я, показывая на Бена, разгуливающего в гостиной с беспроводным телефоном. То, как он мерил шагами комнату, заставило меня вспомнить о разговорах с бабушкой. Она, должно быть, просто вне себя, оттого что Бен не только спит со своей девушкой с самого Рождества, но и бросил семинарию, чтобы пойти работать в «Старбакс».

— Это твой отец, — сказала Алисия, не объяснив, однако, почему мой брат такой взволнованный.

— Как Роксана? — спросила я.

— Все по-старому, — ответила Ди, что означало «плохо». — С прошлой недели она почти перестала есть. Теперь она либо спит, либо ее тошнит.

Бен передал мне телефон, и я услышала, как папа поздравляет меня с днем рождения — на день раньше. Внезапно звук его голоса заставил меня со страшной силой заскучать по дому. Я почти увидела, как папа сидит в маленькой каморке с мягким кожаным диваном под маминым портретом. На портрете она изображена совсем девочкой, с красными лентами в косичках. На ее лице застыло выражение, какое обычно бывает у человека, от которого слишком многого хотят.

— Чувствуешь себя старше? — спросил папа.

— Вообще-то да, — ответила я. — А как насчет тебя? Чувствуешь себя старше, зная, что твоим детям завтра исполнится тридцать?

— Какой же я дряхлый, прямо жуть, — усмехнулся папа.

— Я скучаю по тебе, — я сказала это прежде, чем осознала, что мои губы шевелятся. — Мне бы очень хотелось, чтобы мы с Беном оказались дома.

— Я бы тоже хотел увидеть вас здесь. Вы бы помогли мне паковать вещи. Бен сказал, что я переезжаю?

— Ты переезжаешь? — повторила я, заставив брата вынырнуть из комикса, в который он ушел с головой, и посмотреть на меня. Бен кивнул и пожал плечами, словно тут не о чем было беспокоиться.

— Я не могу жить в одном городе с такими сутягами, которые не позволяют никому иметь собственную яхту, — пожаловался папа. — Я ищу дом у воды, поближе к Аннаполису.

— И когда ты переезжаешь?

— Как только я приведу в порядок кухню и продам этот дом. Я двадцать лет прожил в суете и неурядицах. Забавно было наблюдать, как вы уезжаете, оставляя мне все свои вещи, складывая штабелями картонные коробки. Мне порой кажется, что я живу на складе.

Он добавил, что очень удивился, когда выяснилось, что наши коробки практически пустые.

— По меньшей мере в половине из них нет ничего нужного. Например, твоя коробка с надписью «Личное». Она была забита футболками! Одними футболками, Холли! — засмеялся папа. — Раз уж ты столько лет их носила, может, мне отдать их в Армию спасения?

— Пап, я храню их, чтобы сшить лоскутное одеяло, напоминающее о некоторых моментах моей жизни.

— Памятное одеяло из футболок, — задумчиво произнес папа. По его голосу я поняла, что ему трудно представить себе одеяло из кусочков воспоминаний.

Я на секунду остановилась. Бен когда-то сказал мне, что я отношусь к типу людей, для которых воспоминания всегда дороже текущего момента. Так было с отъездом мамы. До тех пор пока я не нашла письмо Саймона, прошлое не казалось мне плохим. Да, было нелегко, да, были месяцы тишины, которую нарушали резкие команды моей бабушки и папины истерики со швырянием посуды, которую он, правда, никогда не бросал в нас (просто ему хотелось пошуметь). Но я всегда помнила о правиле Евы — никакого-смеха-за-столом — и помнила, как всякий раз после этих слов мне хотелось смеяться. Раньше я не придавала этому значения. Теперь я ни в чем не была уверена. Возможно, одеяло из футболок будет таким же отвратительным, как мамин отъезд и ее измена.

Но я все равно хотела вернуться в свой дом, в дом, где мы жили с мамой. И мне все равно, какие времена там бывали.

— А это дело с переездом никак не связано с женщиной, с которой ты познакомился в Интернете?

Бен отложил комикс и уставился на меня. Судя по выражению его лица, он ничего не знал.

— С кем, с Карли? Нет. Я просто пытаюсь взять собственную жизнь в свои руки. Мне надоело сидеть здесь и ждать.

— Чего ждать?

— Того, что Ева оставит меня в покое. Того, что вы, детки, вернетесь домой. Мне кажется, что Бен и ты застряли за границей навечно. Может, мне и повезет увидеть когда-нибудь внуков. Но говорить они будут с английским акцентом!

Мысль о детях с английским акцентом заставила меня вспомнить о Мэттью Холемби и о том, что он не ответил ни на мою открытку с благодарностью, ни на последующие письма.

— Папа, будь реалистом, — сказала я. — Мы приедем сразу же, как только сможем.

— Так вот, когда приедете, будьте готовы к тому, что я поменяю место жительства, — заявил он. В последних словах отца я определенно уловила новые нотки.

— Ты счастлив, — улыбаясь, произнесла я.

Возникла пауза. Очевидно, папу ошеломил мой диагноз.

— Похоже, что да, — медленно ответил он, словно не решался признаться в этом вслух.

— Твой голос звучит счастливо. Ты не говорил так, даже когда мама была жива, — сказала я. — Ты уверен, что это никак не связано с Карли?

— Карли? — беззвучно произнес Бен.

— Может, это и Карли, — ответил папа. — Или я просто перестал волноваться с тех пор, как смирился с мыслью, что снова потерял твою мать. Я потратил много лет, Холли, ожидая самого худшего. Наверное, я слишком сильно ее любил.

— Нет такого понятия, — возразила я и тут услышала, как запищал сигнал входящего звонка. — Ой, пап, подожди, кто-то еще на линии.

На другой линии оказался глубокий и строгий мужской голос, настолько хорошо поставленный, что он мог бы звучать за кадром какой-нибудь телевизионной передачи.

— Здравствуйте. Это отец Алисии Акстелл. Могу я поговорить с ней?

Когда я позвала Алисию и сказала, что это ее отец, у нее глаза чуть не выпрыгнули из орбит. Признаться, мне стало жутко интересно, что она такого натворила.

— Скажи, что я ему перезвоню, — прошептала Алисия.

— Будьте добры сообщить моей дочери, что это срочно, — тем же бесстрастным тоном вежливо попросил ее отец.

— Я сейчас передам ей трубку, мистер Акстелл, — сказала я.

Попрощавшись с отцом и пообещав ему, что мы встретимся раньше, чем он рассчитывает, я передала телефон Алисии. В этот момент в дверь позвонили. Бен первым вышел в прихожую.

— О… Хорошо, — услышала я голос брата, звучавший несколько растерянно. Бен попятился от двери, пропуская пришедшую женщину. — Сестра Лавиния, — представил он гостью мне и Ди.

— Медицинская сестра, обслуживание на дому, — добавила сестра Лавиния. У нее были вьющиеся волосы, выбивающиеся из-под шапки, толстые щеки и две пары бровей: аккуратно сбритые, но уже пробившиеся темной щетинкой, и красно-коричневые, нарисованные карандашом поверх настоящих. Она выглядела одной из тех женщин, что обвешиваются кристаллами, следуя брошюрке по фэн-шуй.