Что было, что будет - Элис Хоффман Страница 83

Но даже у тех, кто почти не привязан к земному, находится повод для волнений. Элинор беспокоилась о судьбе Аргуса. Если никто не останется жить в Кейк-хаусе, куда денется пес?

— Когда я умру, тебе придется взять его к себе, — сказала она Броку однажды в саду.

Накануне ей приснился Аргус. Он был щенком, который никак не хотел с ней разлучаться. Она привязывала его к ножке стола и велела сидеть на месте, а он тянул за собой стол, таскаясь за ней по пятам.

— Еще одно животное, которое отказывается умереть? Элли, ты не можешь так со мной поступить. Я только что избавился от Торопыги.

— Прости. Вопрос решен. Я завещаю собаку тебе.

— Эх, Аргус, — доктор наклонился, чтобы почесать голову верного пса, — живи хорошо, но не очень долго.

Элинор рассмеялась:

— Ты вредный, вредный тип.

— Да, я жесток, — согласился доктор. — Уверен, моя стряпня доконает беднягу совсем скоро, раз он привык у тебя питаться цыпленком с рисом.

Долгое время Элинор вообще ничего не чувствовала и теперь удивлялась новизне ощущений. Логично было бы предположить, что внутренняя пустота дарит человеку иллюзию легкости, но на самом деле она приносит огромную тяжесть. Все минувшие годы ей казалось, что кости у нее из железа, а на ногах свинцовые ботинки. Только сейчас, сидя с Броком в саду, Элинор скинула эти ботинки. У ног дремал Аргус. Трава под ступнями была теплой. Почти как летом. Что это — сон или реальность? Она заморгала под яркими лучами солнца.

— Как ты думаешь, где сейчас Торопыга? — спросила Элинор.

— Он по-прежнему на моей лужайке. В земле. В траве.

Доктор отвернулся и утер глаза обеими руками.

— Кто бы мог подумать, что ты когда-нибудь будешь плакать из-за этой старой клячи.

Но дело было вовсе не в том, Элинор сразу это поняла, как только взглянула в лицо доктора, когда он повернулся к ней. Дело было в привязанности, той самой, что он испытывал и к ней самой.

С крыльца донеслись голоса, смех, затем стукнула дверь. Пришли Стелла и Джимми Эллиот.

— Он переболел менингитом в восьмимесячном возрасте, — сказал доктор о Джимми. — Не думал, что он выживет. Помню, что отвел Генри Эллиота в сторону и посоветовал готовиться к худшему, но вот он, жив-здоров, на твоем крыльце.

— Устраивает бедлам, — прокомментировала Элинор.

В последнее время Джимми зачастил в Кейк-хаус. Да что там, только вчера вечером он притащил Элинор поднос с едой и даже не удосужился постучать в дверь. Он назвал ее «бабуля» и поставил вазочку с цветами на комод.

— Живет полной жизнью, — сказал доктор. — Повезло Джимми Эллиоту. С какой стати он будет ходить, когда можно бегать? Возможно, он помнит, как близко подошел к последней черте. И пока он еще здесь, можешь быть уверена — мимо него ничто не пройдет.

Когда-то доктор ошибся насчет Джимми точно так, как Стелла ошиблась насчет Хэпа. Она предвидела, что он упадет с лошади и сломает шею, а он тем не менее благополучно вернулся домой и теперь лечится у физиотерапевта из Монро и смотрит телевизор. И все время разговаривает по телефону со своей девушкой из Бостона, так что доктор Стюарт предполагал, что с каждым днем внук идет на поправку.

— Это такой возраст. — Элинор не забыла, как Дженни постоянно болтала с Уиллом, словно зачарованная слушала его голос. Элинор не забыла, как она и доктор держали телефоны на подушках, так что казалось, будто они рядом, хотя это было не так. — Им есть о чем сказать друг другу. По крайней мере, первое время.

— Как нам с тобой.

Брок Стюарт подумал о том, как водил маленького Хэпа, когда тот переехал с отцом к нему, собирать фиалки на холм за Кейк-хаусом, потому что мать Хэпа часто так делала. Каждую весну они гуляли по склону, пока Хэп однажды не сказал, что больше в этом нет необходимости. «Все в порядке, дед. Тебе вовсе не нужно приводить меня сюда. Я помню. Я ее не забыл».

— Твой конь на лужайке. — Раз или два ей снилось это животное. Элинор видела, как оно бежало — то ли в этом мире, то ли в следующем. — Во всяком случае, ты так утверждаешь. Л куда мы уходим?

— Раньше я думал, что существует план, пусть приблизительный, но все-таки план, — признался доктор. — А теперь я полагаю, что существует тысяча планов. Каждый вдох, каждое решение влияет на этот план, расширяет его, укорачивает, полностью переделывает. Он постоянно изменяется. Тем из нас, кому везет, удается состариться, несмотря на огромное количество возможных болезней и несчастных случаев. Мы устаем. Мы закрываем глаза.

— А потом? Куда мы попадаем потом?

Глупо было спрашивать его об этом, словно он что-то знал, но доктор на самом деле ни секунды не сомневался. Он взял руку Элинор и положил себе на грудь, к сердцу:

— Вот сюда.

Элинор улыбнулась и подумала: «Наконец-то». Наконец кто-то сказал ей правду. Она видела это, чувствовала, пока дни сливались один в другой, превращаясь в сны. Время теперь текло именно так, поэтому вчерашний день не отличался от сегодняшнего, хотя проходила целая неделя. Они по-прежнему сидели в саду, однако пролетело семь дней. Клумбы заросли сорняками, в каменной ограде появились щербины. Спускалась тьма.

— Как красиво, — сказал Брок Стюарт о саде, заложенном Ребеккой в незапамятные времена.

Заплакав, он уже не мог остановиться, это вошло у него в привычку, от которой никак не избавиться. Началось с того утра, когда Лиза потеряла младенца, и теперь он едва замечал свои слезы. Бывало, останавливался в коридоре больницы, чтобы просмотреть записи, и даже не понимал, что происходит, пока на странице не начинали расплываться чернила. Или выходил в сад и считал, что идет дождь, пока не обращал внимание на то, что небо чистое.

— Скоро сад придет в упадок, — заверила доктора Элинор. — Приглядывай за ним.

— Все равно он будет красивым. Даже тогда.

Элинор отдыхала на скамье, подаренной ей когда-то доктором, но теперь она с трудом на ней сидела. Поерзав, она опустила голову на плечо доктора и услышала ровное биение его сердца.

— Ты был прав, — сказала она. — Я устала.

На каменной стене сидели тринадцать воробьев, на тринадцати клумбах росли розы. Время здесь летело очень быстро. Не успела Элинор обернуться вокруг себя и двух раз, как оно все вышло. Хорошо хоть она успела сбросить те свинцовые ботинки и кости больше не казались железными. Она воспарила, как ей казалось, и даже не попыталась остановиться. Она ощущала необыкновенную легкость, словно в ее жилах был воздух, а не холодная, замерзшая кровь. Она устала, но воздух источал сладостный аромат. Свежий воздух мая, пахнущий зеленью.

Стелла настаивала, что бабушка проживет до зимы — в видении ей грезился снег, — но Брок Стюарт знал, что ничего утверждать нельзя. Он сам не раз бывал свидетелем того, как люди, которые, по его мнению, должны были выздороветь, протягивали всего несколько дней. А те, кто, как он считал, не имели ни малейшего шанса увидеть следующее утро, жили еще много лет. Он знал, что Элинор с каждым днем слабеет — это был факт — и вряд ли дождется зимы. Иногда она дремала в саду до сумерек, пока не начинал гаснуть жемчужно-молочный майский свет.