Княжна-цыганка - Анастасия Туманова Страница 82

– Ваше благородие, вам же ж не только я, а вот и сестрица объясняет, что надо бы наркозу! Без наркозу ведь одну скотину режут, а у вас вон какая борозда надулась! Уж давайте по-хорошему, так оно и быстрее будет…

Его решительно перебивал сердитый голос полковника с чуть заметным кавказским акцентом:

– Гулько, не смей приказывать старшему по чину, совсем распустился! Пошел вон! А вам, сестра, повторяю: не стоит тратить эфир на всякие пустяки! Зашивайте так, истерики не закачу, я боевой офицер, а не институтка! Там в обозе прибыли мои солдаты, есть тяжелые раны, поспешите с наркозом туда и… извольте выполнять приказ! Моя задача – погрузить до завтра всех, кого возможно, а вы теряете время!

Бинты вдруг посыпались из рук Дины на затоптанный пол. Беззвучно охнув, она поднесла руки к горлу, и Мери увидела, как трясутся пальцы подруги, как на глазах становится мертвенно-серым ее лицо.

– Ме-риш-ка… – тающим, чужим голосом едва выговорила она. – Мери… как же… Ты слышишь?.. Это же… – и, не договорив, опрометью бросилась в палату.

Рыжий казак, заметив Дину, едва успел шагнуть в сторону.

– Вот, Диночка Яковлевна, сами полюбуйтесь, что за… – начала было сердитым тоном немолодая сестра, стоящая у койки, но, взглянув в лицо ворвавшейся в палату Дины, умолкла на полуслове. Мери вбежала следом. Она увидела сидящего на койке, раздетого до пояса человека, мощная фигура которого сплошь была покрыта зажившими и свежими рубцами. Левое плечо полковника все оказалось в сгустках засохшей крови. Кровь еще сочилась, медленно, словно нехотя, из широкой сабельной раны. Грязное смуглое горбоносое лицо было изуродовано свежим шрамом наискось, но даже он не мог скрыть молодости раненого. Из-под сросшихся бровей упрямо смотрели черные блестящие глаза.

Дина качнулась, схватившись за дверной косяк.

– Зурико… – беззвучно выговорили ее побелевшие губы. – Зурико…

Полковник приподнялся с койки. Лицо его стало сперва недоверчивым, потом растерянным.

– Дина? Ты?! – И чуть слышно, хрипло, совсем по-детски: – Ва-ах…

Дина кинулась к раненому с коротким нутряным криком и, упав на пол перед койкой, намертво прильнула к его коленям.

– Дина…

– Зурико… Зурико… Ты… ты…

– Дина… девочка моя… – Зураб Дадешкелиани вдруг резко, всем корпусом повернулся к двери, где стоял рыжий казак. Кровь толчками пошла из раненого плеча, но полковник не заметил этого.

– Гулько, не смей меня будить, пристрелю! – глухо, с угрозой пообещал он. – Ты, сукин сын, всегда будишь, когда…

– Не надобно стрелять, ваше благородие, – буркнул Гулько, ожесточенно скребя затылок и не сводя глаз с Дины. – Как есть не спите…

– Ты не спишь, нет… Зурико, чемо сакварело, суло чемо, шен – чеми цховреба хар… [66]Видишь, я все помню по-грузински, ты не спишь… Боже, я знала, я с самого начала знала и не верила, я никому не верила, я чувствовала… – задыхаясь от слез, твердила Дина. – Господи, какое счастье, какое… Боже мой, теперь я что угодно выдержу! Что бы ни послали нам – все…

– Зурико, я тоже здесь, – послышался слабый голос от дверей.

Княжна Мери, улыбаясь и вытирая бегущие по щекам слезы, подошла к залитой кровью койке. И, внезапно ослабев, села рядом с братом и закрыла лицо руками.

Зураб вдруг зажмурился с такой силой, что Мери поняла: он в самом деле думает, что спит, и пытается проснуться. Давя рыдания, размазывая по лицу слезы, девушка торопливо заговорила:

– Это я, Зурико, это Дина, мы правда живы, здоровы… Ты в своем уме, и это не сон! А мама умерла… И родители Дины тоже, но ты… Ты…

Голос княжны оборвался. Слезы плотной горячей пеленой застлали глаза, и лишь несколько минут спустя Мери смогла заметить, что в палате густо столпился народ: врачи, всхлипывающие сестры, сумрачные раненые из соседних палат… и цыганки с открытыми ртами, ошалело глядящие на Дину, которая взахлеб рыдала, уткнувшись в колени чужого, полураздетого, залитого кровью мужчины.

– Диночка… – шепотом позвала она, трогая подругу за руку.

Та, всхлипывая, подняла голову, Увидев застывшую в дверях родню, внезапным прыжком вскочила на ноги. И громко, сбивчиво, глотая бегущие по лицу слезы, заговорила по-цыгански:

– Этот гаджо, брат Меришки, – мой муж! – Цыганки изумленно, недоверчиво загомонили, и Дина повысила голос. – Он мой муж! И другого у меня не было! Слышите – не было никогда!

Совершенно сбитые с толку таборные женщины изумленно переглянулись.

– Постой, постой, девочка, как же так? – озадаченно переспросила тетка Ульяна, теребя в пальцах бахрому вытертого платка и смотря то на бледное, решительное лицо Дины, то на напряженно вслушивающегося в непонятные для него цыганские слова Зураба. – Что ты говоришь? Этот гаджо – муж твой?.. То есть была ты с ним?

– Была, раз жена ему! – отрезала Дина.

– А как же… А Сенька-то наш что же? Он-то знает? Дэвлалэ, что на свете творится… Ромнялэ, да как же так-то?..

– Сенька?.. – На минуту Дина задумалась. А затем лихорадочно огляделась по сторонам. – Икона есть? Хоть какая-нибудь? Дайте мне, ради бога, икону!

Рыжий Гулько бережно снял висящую в углу палатную иконку Спаса. Дина благодарно улыбнулась казаку дрожащими губами, осторожно взяла икону, рукавом смахнула с нее пыль и паутину и повернулась к цыганкам. Слезы градом бежали по ее лицу, но слова звучали размеренно и внятно.

– Слушайте, что скажу! Наш Сенька ко мне никогда, слышите, никогда пальцем не притронулся! Он – брат мне! И всегда только братом был! Если бы не Сенька, я уже в могиле лежала б! Самый лучший человек он на земле! И если хоть кто скажет про него худое слово – прокляну навек! – Она перевернула икону. – И пусть Бог моего отца вот так в гробу перевернет, если я хоть словом солгала! – Дина приложилась губами к теплому лику Спаса, перекрестилась, и цыганки машинально перекрестились тоже.

– Постой, пхэнори, а как же рубашка-то твоя… А как же… – начала было снова Ульяна. Но в эту минуту из коридора раздался голос врача:

– Почему митинг в палате? Что тут происходит? Где сестра Дмитриева, здесь должна быть операц… Дина! Что вы делаете?! Почему вы так зареваны, это же самое элементарное ранение! Немедленно прочь посторонние из палаты, и…

– Господи! – вскочила, опомнившись, Мери. – Зурико, чем мы занимаемся! У тебя рана воспалена, кровь не останавливается, немедленно сюда эфир…

– Никакого эфира, Мерико, – мягко, но решительно перебил ее Зураб. – Доктор, объясните моим жене и сестре, что эта царапина легко штопается без наркоза. И начинайте с богом.

– Вашим – кому?.. – растерянно переспросил доктор. Но от дверей подтверждающе загалдели раненые:

– Так и есть, ваша милость! Жена! И сестра! Вот ведь чудо, счастье-то какое…