Муза художника - Паула Вин Смит Страница 82

— Именно! А ты хоть знаешь, чем он болел? Сифилисом! Ты об этом знала? Мане, Гоген, Мопассан, Ницше, Ките, Шуберт — огромное количество художников и писателей умерли от сифилиса. Большинство людей не имеют об этом ни малейшего понятия. Это была самая настоящая эпидемия. К концу девятнадцатого века предположительно пятая часть населения Парижа была заражена.

— Ты сочиняешь! Это ужасно! Кто запоминает такие вещи?

— Некоторые факты просто врезаются в память. А знаешь, сколько так называемых джентльменов были намного менее заботливыми, чем Свен, который все-таки поберег Грейс?

У Фрейи не было ни малейшего желания углубляться в эту тему. Она имела смутное представление о сифилисе как об ужасном заболевании, передающемся половым путем; симптомы его путались в ее представлении с признаками проказы. Но первое, о чем она подумала, — это что хотя Свен, возможно, и сохранил отношения с Грейс платоническими, в его жизни были и другие женщины, о которых он заботился гораздо меньше. И ни при каких обстоятельствах Фрейя не собиралась позволить Питеру переменить тему разговора и вернуться к обсуждению их взаимоотношений. Так что ей оставалось лишь продолжать вести эту неприятную линию дискуссии.

— Но Свен же спал с Ловисе! Думаешь, он ее заразил?

— А от чего, по-твоему, умер вскоре после рождения ее ребенок? — непреклонным тоном спросил Питер.

— Это необязательно…

— И подумай еще о том, что сын Сусси Гутенберг мог подвергаться риску заражения, если его кормилица была больна. Вот тебе и сделала Северина доброе дело.

— Подожди, но это же ужасно! А почему ты мне раньше ничего об этом не сказал?

— Я ничего не знаю наверняка. Просто делаю выводы на основании описанных симптомов недуга Свена и исследований распространенных в то время заболеваний.

Питер беспокойно пошевелился.

— Я не перестаю думать о том, — произнес он, помолчав, — о чем недоговаривал Риис. Может, меня так воспитали, с убеждением, что искусство ничего не стоит, поскольку ничего не может изменить. Поэтому я постоянно возвращаюсь мыслями к этой… этой вселенной боли, усталости, недомоганий, неустроенности, обязательств… только он должен был не замечать всего этого своим тонким художественным взглядом, чтобы комнаты на картинах получались такими изысканными. Но в конечном счете делает это его интерьеры более красивыми или они становятся хуже? Ну? Так как? Более красивыми или менее?

Его голос звучал почти зло.

Фрейя молчала, чувствуя, насколько важен ответ, который она собирается ему дать. Ведь ответ этот будет основан на том, во что она верила, но о чем не могла сказать. Если Питер его отклонит, у нее не окажется доказательств, которые она могла бы предоставить, и ей придется отступить. Тщательно взвешивая каждое слово, девушка медленно произнесла:

— Я не согласна с тем, что он это опускал. Думаю, если ты хорошо присмотришься, то увидишь: все эти нигилистические образы присутствуют на картинах, со временем становясь более выраженными. Они лучше просматриваются на изображениях пустых комнат, чем на ранних полотнах. Ты видишь, как эти образы искажают геометрию на последних работах, как изменяют и размывают свет? В ущерб сохранению спокойствия, в ущерб хранению молчания? Я думаю, Питер… я думаю, все это есть там.

Судя по молчанию, Питер обдумывал услышанное. Фрейя чувствовала, что он серьезно отнесся к ее словам; и к этому своему достижению она могла добавить сделанное им ранее признание, хоть и двусмысленное, в том, что его все еще влечет к ней, даже когда они заняты обсуждением этих новых мрачных точек зрения на картины Рииса и его самого. По мере того как ее захлестывало ощущение открывающихся волнующих возможностей, она твердила себе, что это всего лишь Питер и всего лишь одна ночь летнего безумия на севере мира.

Они пересекли мост и вошли в парк. Фрейя не знала его названия и сомневалась, что сумела бы отыскать это место на карте города. Пока они молча шли, девушка незаметно отделилась от Питера и обогнала его. В одиночестве бредя по дорожке, она увидела столпившихся вокруг пруда людей, чьи лица и части тел то озарялись непостоянным светом костра, то вновь скрывались в тени. На тропинке ее слегка задела толкающая ходунки старуха, которая протянула руку, чтобы подобрать из урны завернутый в бумагу гамбургер.

Послышался хлопок петарды, и Фрейя увидела высокую раскачивающуюся фигуру в черных одеждах со свисающими полами, которую толпящиеся вокруг люди с песнопениями поднимали до тех пор, пока охваченные огнем края длинных юбок и другие части ее пылающего одеяния не стали видны в просветах между собравшимися поглазеть зеваками; из центра костра торчал широкий черный рукав протянутой за помощью руки, хотя плоть была уже истреблена огнем.

Когда Фрейя падала, кто-то схватил ее за руку и задал непонятный вопрос. Она пыталась сформулировать ответ, все еще погруженная в мягкую темноту, одновременно сверкающую и удушливую, внутри головокружительного кольца деревьев, певцов и огня. А успокаивающий голос, с готовностью перешедший с датского языка на английский, объяснял, что ей не нужно расстраиваться, поскольку она видела всего лишь старинный обряд, не имеющий ничего общего с жестокостью; это не насильственное сожжение у столба и не казнь чучела, а всего лишь магическое прощание.

— Ведьма отправляется в путешествие, улетает вместе с дымом и светом огня на шабаш, где объединится со своими сестрами. Вот что означает этот ритуал.

Фрейя снова встала на ноги и теперь изо всех сил благодарила своего невидимого собеседника, который уже растворялся в тени. Она не могла понять, куда подевалась Северина. Затем, приходя в себя, она задалась вопросом, куда делся Питер. Постояв на дорожке еще некоторое время, Фрейя услышала свое имя, после чего он подошел к ней.

— Что случилось? Поразительно, как твоя тень, твой профиль там, в том свете… ты была похожа на птицу, на одну из этих охотничьих птиц… Почему ты так ушла? Там было столько народу, что я… с тобой все в порядке?

— Скажи, какие у нас планы на сегодняшнюю ночь? — слетели слова с ее сухих, как бумага, губ.

Ветер по-прежнему доносил из-за деревьев запах костра.

— Ну наконец-то ты спросила, — раздался в темноте голос Питера, прозвучавший слишком громко, почти агрессивно. — Та монета у тебя с собой?

— А что? Ты имеешь в виду монету мистера Алстеда?

Фрейя потянулась за монетой, а Питер потянулся, чтобы взять монету у нее из рук.

— Она ведь должна говорить людям, что делать… вот я и подумал, мы могли бы… бросить монетку…

— Прекрати. Что ты делаешь? Это не… — отпрянула от него Фрейя. — Это тебе не монетка для игры в орлянку, это совсем другое! Что ты с ней делаешь? — воскликнула она, после того как Питер завладел монетой.

— Собираюсь бросить. И посмотреть, что выпадет: орел или решка, — засмеялся он, но голос у него сорвался и прозвучал слишком высоко и неуверенно.

— Ты ее потеряешь! Отдай! Тут недостаточно света, чтобы…