Ночи Калигулы. Восхождение к власти - Ирина Звонок-Сантандер Страница 82

Тиберий пережил ещё и зиму — мягкую, дождливую южную зиму. В мартовские календы солнце высушило землю. Бледная зелень едва заметно тронула голые ветви деревьев.

Умирающий император ощутил прилив сил. Опираясь на узловатую кипарисовую палицу, он выбрался на террасу. И, жмуря поблекшие глаза, жадно глядел на небо, на солнце, на море, на деревья…

— Я жив! — радовался он. — Я ещё жив!

Калигула почтительно поддерживал деда под локоть.

— Ждёшь моей смерти? — подозрительно покосился на внука Тиберий. — Не дождёшься!

Пакостно ухмыляясь, император замахнулся палицей с намерением попасть в лоб Гаю Цезарю. Не попал. Слишком ослабели старческие руки. Тиберий сам чуть не свалился, потеряв равновесие. Калигула поддержал цезаря, уберегая от падения. Гай с великой охотой позволил бы Тиберию упасть. Даже подставил бы ему подножку и навалился бы сверху, чтобы вернее изломать старческие кости! Но посторонние глаза наблюдают за ними: рабы, преторианцы, несколько подлиз-патрициев, удостоенных чести посетить Капри.

«Я с детства научился играть роль почтительного внука! Нужно доиграть до конца. Осталось немного!» — крепко сжав зубы, думал он.

— Хочу сесть, — капризничал Тиберий, вцепившись плечо Калигулы. Желтоватой, сухой, словно огромная куриная лапа, выглядела рука старца. Длинные узкие ногти закручивались вниз, словно коготки. Вздохнув, Калигула терпеливо потащил императора к скамье.

Император с медлительной улыбкой наслаждения прислонился к холодной мраморной спинке. Прикрыв глаза морщинистыми веками, он тихо улыбался своим мыслям.

Со стороны зверинца раздался протяжный тигриный вой. Тиберий прислушался, приоткрыв один глаз и отставив указательный палец.

— Пришло время кошачьих спариваний! — одобрительно заметил он. — Завидую…

Удивлённо переглянулись два сенатора — немногие допущенные до цезаря из почти трех сотен. Гай Кассий Лонгин поспешно скрыл насмешку, отчего ещё сильнее удлинилось его угловатое жёлтое лицо. Его собеседник — Марк Юний Силан, тесть Калигулы, глупо заморгал круглыми глазками.

— Жизнь продолжается, — шептал император, не обращая внимания на ужимки сенаторов. — Завтра вечером я устрою званый ужин здесь, на вилле! — неожиданно возвысил голос он. — Пусть подадут кабана, фаршированных павлинов, фазанов с трюфелями — как в былые времена!

Удивлённо встрепенулись сенаторы. Банкет на вилле после столь длительного перерыва?! Хватит ли у подыхающего императора сил возглавить празднество? «Хватит!» — решил Гай Кассий Лонгин, видя как Тиберий, кряхтя, поднимается со скамьи и тащится через террасу. Он продвигается мелкими шажками, останавливается, хватается левой рукой за поясницу. Но все же, идёт сам — без носильщиков и без поддержки. Похоже, владыка подземного царства, действительно, позабыл о Тиберии. Он живёт, живёт… Вместо него умирают более молодые и более достойные.

Тиберий обернулся, остановившись у входа на виллу. Худая сгорбленная фигура чётко вырисовалась на фоне тёмного входа и белых мраморных колонн.

— Это будет мой последний пир, — с надрывом вздохнул Тиберий. — Никто из приглашённых не позабудет его!

Император побрёл в опочивальню. За ним, суетливо стуча подошвами по блестящим мозаичным полам, спешили сенаторы, дюжина хмурых центурионов, лекарь Харикл с подручными, Калигула и Макрон.

На пороге опочивальни Тиберий вновь обернулся. Окинул косым презрительным взглядом сопровождавшую его толпу и заявил:

— Пошли прочь! Надоели, блюдолизы! Явитесь завтра, на пир. А до тех пор — не желаю никого видеть!

Только лекарь Харикл проскользнул в опочивальню следом за императором. И, делая неприступное лицо, задвинул парчовый занавес, не оставляя даже узкой щели для любопытных взглядов.

Поплыла к Неаполю быстроходная бирема. На жёлтом парусе ощерилась клыками Капитолийская волчица. На палубе стояли быстроногие рабы, прижимая к груди пергаментные свитки с приглашениями на званый ужин. Какой переполох поднимется в городе, когда достойные патриции получат послание, начертанное рукой императорского писца!

* * *

К вечеру следующего дня Неаполитанский залив покрылся парусами, белыми, серыми, жёлтыми, пунцовыми. Заходящее солнце подкрашивало их янтарным цветом. Суда и лодки оставляли за собой белый пенный след. Неапольская знать, сидящая в них, ёжилась и куталась в меховые накидки, вздрагивая от холодных мокрых капель.

С опаской и любопытством вступали приглашённые на остров Капри. Оглядывались по сторонам, надеясь увидеть пресловутых спинтриев. Всадник Марк Теренций покрепче прижал к себе шестнадцатилетнего сына. А вдруг из дальнего кустарника вылезут преторианцы Тиберия и уволокут мальчика на мерзкую потеху императору?!

К счастью, ничего такого не произошло. Вот уже более года, как Тиберий не сманивает новых мальчиков и девочек. Да и старые спинтрии уже не влекут его! Семьдесят шесть лет! Старец перебесился и успокоился. Но империя никак не может поверить в это, и Тиберию по привычке приписывают ужасные похождения. Говорят, минувшей осенью волны принесли с острова Капри три трупа. Один — голый мальчик с остатками белил, которые так сильно въелись в кожу, что даже морская вода не полностью смыла их. Другой — центурион с медными бляхами на красных лохмотьях туники и железным кольцом на безымянном пальце. Третий — рыбак из Неаполя. Жена опознала его труп по кожаной медали, висевшей на шее. Не иначе, как Тиберий замучал всех троих до смерти. Все знают, сколь смертельны его ненасытные ласки! Мужчина или женщина, мальчик или девочка — старому козлу все едино. Он, словно похотливый неразборчивый сатир, бросается на всех!

Гости вошли в огромный триклиний. Тиберий возлежал между обоими внуками — Гаем Калигулой и Тиберием Гемеллом.

— Приветствую вас, — беззубо шамкал он в ответ на поклоны гостей.

Распорядитель Антигон указывал гостям места на длинных ложах. Приглашённых оказалось больше, нежели мест. Ведь вилла на Капри не столь велика по сравнению с Палатинским дворцом в Риме. Благородные всадники снимали широкие тоги и обувь, и укладывались на трехместные ложа по четверо и по пятеро, почти касаясь головой бедра соседа.