Почти невинна - Джейн Фэйзер Страница 81

Однако все старания служанок не могли скрыть темных кругов под глазами или добавить румянца бледным щекам. Шарль, увидевший ее впервые после отъезда Гая, был поражен какой-то неземной печалью, окутавшей еще совсем недавно живую, жизнерадостную, розовощекую женщину. Правда, эти перемены ничуть не умерили его похоти, ибо ни бледность, ни неподвижность не пригасили мощной волны чувственности, исходившей от нее.

Он следил за Магдаленой во время вечерней службы и подмечал растущее беспокойство ее мужа, взгляды украдкой, которые тот искоса бросал на жену, вопрошающие, тревожные взгляды мужчины, потерявшего уверенность. Шарль имел все основания быть довольным. Совсем немного осталось ждать, прежде чем муж начнет допрашивать жену, и вряд ли та в ее нынешнем состоянии найдет в себе силы убедить супруга в своей невиновности.

За ужином он изо всех сил старался угодить кузине. Она отвечала с обычной спокойной учтивостью, которую выказывала родственнику с тех пор, как взяла себя в руки после первой встречи. Но он, как всегда, чувствовал ее отвращение, брезгливую дрожь каждый раз, когда случайно задевал ее руку, передавая блюдо или берясь за большой половник в миске с супом. Подобное обращение вызывало в нем бессильное бешенство и одновременно подогревало желание. Ничего, он свое возьмет, что бы там она к нему ни чувствовала, какое бы глубокое отвращение ни питала.

Магдалена воспринимала доносившиеся из зала голоса, как неясное жужжание, а игру и пение менестрелей — как едва слышное эхо. Буквально разрываемая на части беспокойными, оценивающими взглядами Эдмунда и почти неприкрытым хищным вожделением кузена, она чувствовала себя словно между двумя тяжелыми жерновами, медленно выдавливавшими из нее жизнь. Говорят, именно так поступали с преступниками в Ньюгейтской тюрьме. Она не сводила глаз с белых рук кузена, его длинных, украшенных дорогими перстнями пальцев. На вид такие слабые… почти женственные, и все же она видела, как он управляется с огромным мечом и действует копьем с ловкостью истинного рыцаря.

Как только на стол подали тарелки с очищенными орехами, фруктовыми вафлями, мушмулой и марципанами, Магдалена встала.

— Прошу извинить меня, господа. Я немного устала и скоро должна буду кормить ребенка.

Шарль, очищавший кинжалом подгнившую кожицу мушмулы, поднял голову.

— Собираетесь нанести еще один полуночный визит в церковь, кузина?

— Я не понимаю вас, — едва пошевелила она бескровными губами.

— О, я думал, у вас вошло в привычку носить свое дитя в церковь после полуночной службы, — улыбнулся он, ощущая пристальный взгляд Эдмунда. — Я видел, как вы выходили из церкви, когда шел в гостевой дом. — Все еще улыбаясь, он повертел в руках кинжал. — Похоже, лорд де Жерве испытывает столь же сильную нужду в ночных молитвах. Осмелюсь сказать, он тоже бодрствовал перед своим отъездом на следующее утро. Правда, таков обычай многих рыцарей, перед тем как отправиться в путешествие.

— Я ничего не знаю о привычках лорда де Жерве, — глухо сказала она, содрогаясь в душе. Вот она, беда! Такое ощущение, словно она заглянула в бездну его злобы. Но даже если он выдаст ее Эдмунду, все равно! — И не ведаю, бодрствовал он или нет. Спокойной ночи, мой господин.

Она сама не знала, откуда взялись силы, чтобы не взглянуть на Эдмунда. Не проверить, как он отреагирует на странное заявление д'Ориака. Потому что иначе он прочтет в ее глазах смятение и верно расценит его как доказательство вины.

Магдалена величественно выплыла из зала, кивая на приветствия все еще ужинавших домочадцев. Только оказавшись за дверями, она перевела дыхание, пытаясь избавиться от удушья. Ей вдруг стало жарко. Как она мечтала о холодных, очистительных порывах зимнего ветра, потрескивающих под ногами льдинках, девственной чистоте снега. Сейчас же воздух был слишком теплым, слишком сырым, слишком липким и никак не мог наполнить легкие. Ноздри раздражали запахи еды, и к горлу Магдалены с неприятной внезапностью подкатила волна тошноты. Она едва успела добежать до темного угла двора и согнулась в приступе рвоты.

Немного отдышавшись, она кое-как поплелась вверх по лестнице и добралась до своих покоев. Эрин и Марджери в ужасе закричали при виде белой, как простыня, хозяйки, зажимавшей рукой рот.

— Госпожа! — ахнула Эрин, вскакивая. — Что случилось?! Вы заболели?

— Что-то съела за ужином, — пробормотала она, падая на стул. — Принеси мне чистой воды и листьев мяты.

Она жадно выпила воду, пока служанки раздевали ее, причитая над пятнами рвоты на сюрко и туфлях. Но наконец она оказалась в чистой одежде, волосы расчесаны, лицо и руки чистые, во рту свежо от мяты.

— Оставьте меня. Я немного посижу одна, — велела она и устроилась у окна, осторожно покачивая колыбель Зои. Грядет нечто ужасное… куда более ужасное, чем тот бездонный колодец потерь, в котором она барахталась последние недели. Магдалена пыталась собраться с силами, подготовиться, взять себя в руки. И когда в комнату ворвался Эдмунд, с лицом, искаженным от ярости, и глазами, побелевшими от бешенства, она приветствовала его спокойно, словно не замечая отчаянной надежды на то, что все еще обойдется, что это ошибка… и столь же отчаянной уверенности в том, что ошибки нет.

— Почему ты ходила в церковь… после полуночи… и брала туда ребенка? — выпалил он заикаясь.

— Я уже объясняла: Зои капризничала, и мне казалось, что прогулка ее успокоит.

— А почему именно в церкви?

— Я чувствовала потребность в утешении.

— Иначе говоря, хотела утешиться с лордом де Жерве?

О нет, в ту ночь утешения не было и быть не могло.

Магдалена покачала головой и сказала правду:

— Я не искала утешения у лорда де Жерве.

— Но он был там?

Он шагнул к ней, протягивая руки, то ли желая ударить, то ли обнять. Магдалена не знала и не пыталась узнать.

— Я его не видела, — отговаривалась она, понимая, что ее глаза не могут лгать.

Она поклялась мощами святого Франциска, что ни словом, ни делом не позволит Эдмунду заподозрить истину. Но ведь не она довела его до этого состояния. Не она возбудила в нем сомнения. И что теперь делать, если глаза ее выдали?

— Эдмунд… Эдмунд, пожалуйста, не надо, — прошептала она, чувствуя, что оба они все ближе подступают к краю пропасти.

— Почему ты взяла моего ребенка на свидание с лордом де Жерве? — допрашивал он, стиснув ее руку с такой силой, что под кожей жарко запульсировала кровь.

Девочка пошевелилась и тихо захныкала во сне. Эдмунд немедленно освободил Магдалену и резко повернулся к колыбельке, глядя на спящую дочь.

— Чье это дитя? — спросил он с такой болью, что Магдалена, несмотря на собственные терзания, захотелось обнять его и утешить. Но пока она подыскивала слова, он снова обернулся к ней. Глаза на побелевшем лице казались огромными горящими дырами. — Вечное проклятие на твою черную душу. Чье это дитя?!