Ханская дочь. Любовь в неволе - Ине Лоренс Страница 80

Когда остатки пира были убраны, Апраксин потребовал от Тарлова дать подробный отчет о его кампании. Молодой капитан в нескольких фразах рассказал о карельской тундре и сосредоточился на описании нападений на шведскую армию и роковой ошибке Любекера, которого Бахадур так ловко обвел вокруг пальца. При этом он всячески подчеркивал героическую роль Бахадура, свою же сводил к минимуму. Губернатор слушал его с натянутой улыбкой, то и дело вставляя вопросы. Когда Тарлов закончил рассказ, Апраксин казался полностью удовлетворенным, не удержавшись, впрочем, от замечания:

— Не скрывай своих талантов, Сергей Васильевич! Ты сделал большое дело, и теперь быть тебе в самом скором времени майором.

Апраксин похлопал его по плечу и взглянул наконец на того, кого Сергей называл главным героем всего похода:

— Это непросто, Бахадур, обмануть шведов так, как это сделал ты. Давайте выпьем за князя Владимира Сафроновича Бутурлина, в облике которого наш храбрый и умный прапорщик провел старого лиса Любекера!

Не выпить в этот раз Сирин не могла. Отчаянно пытаясь не раскашляться и проглотить водку, она сказала себе, что, пожалуй, предпочла бы меньше почестей и меньше выпивки.

Апраксин, казалось, забавлялся видом того, как жестокий приступ кашля выбил слезы у юного прапорщика и сказал:

— Ты еще чересчур юн, чтобы произвести тебя в поручики. Но будь уверен, орден, который ты получишь из рук царя, в глазах барышень не менее привлекателен, чем твое симпатичное личико.

Побрякушки, которые можно прикрепить на мундир, Сирин не слишком интересовали, она надеялась, что сможет отказаться от подобной чести.

Апраксин попросил Бахадура рассказать о произошедшем в шведском лагере, точно передав, что именно он говорил генералу Любекеру.

— Это было куда легче, чем я ожидал. Я назвал шведскому генералу имена нескольких офицеров, которых капитан Тарлов подозревал в заговоре против царя, и Любекер поверил, что именно они послали меня.

Апраксин вскинул брови и посмотрел на Сергея:

— А вот это более чем интересно! Не будете ли вы так любезны заодно и мне их назвать?

Сирин уже открыла было рот, но тут вмешался Сергей:

— Простите, ваше сиятельство, но я заставил Бахадура выучить эти фамилии просто для того, чтобы он мог упомянуть конкретных людей, я не думаю, чтобы кто-то из них был предателем. Да, они противники этой войны, полагающие, что царь развязал ее, движимый честолюбием и легкомыслием, а расплачиваться за это придется всем.

— Будь осторожен со словами, Тарлов, — князь бросил на него предостерегающий взгляд. — Иначе, чего доброго, и тебя сочтут предателем.

Сергей хотел было ответить, но князь успокаивающе поднял руку:

— Я знаю, что ты верен своему царю, но таких людей не следовало бы защищать. Пусть они и не выступают прямо против Петра Алексеевича, но они представляют угрозу и для армии, и для страны, вспомни о генерале Горовцеве! Я и по сей день ожидаю его армию, которая должна быть в Санкт-Петербурге еще полгода назад. Надеюсь, царю это войско понадобилось в другом месте, иначе мне придется серьезно задуматься о причинах такой нерешительности и промедления. Я понимаю, что упоминать фамилии изменников при всех ты не станешь, но надеюсь услышать их позже, с глазу на глаз!

В голосе Апраксина звенели металлические нотки, и все же Сергей отважился вступить в спор:

— Простите, ваша милость, но я и впрямь назвал их только затем, чтобы Бахадуру было чем подкрепить свои слова. Пока доказательства заговора не будут у меня в руках, прямо указать я ни на кого не могу.

Апраксин мрачно взглянул на него — казалось, еще минута, и он прикажет охране взять Тарлова под арест. Но это было бы плохой наградой за все, что сделал этот молодой капитан. Поэтому он только рассерженно проворчал:

— Ну как знаешь, Сергей Васильевич. Но не удивляйся, если царь окажется менее терпелив, чем я. Не поговорить ли нам о более приятных вещах? Этот храбрый татарин преданно помогал тебе и Бахадурову и не должен уйти без награды.

Апраксин приказал слугам принести кошелек и передал его Кицаку. Тот, развязав шнурок, с любопытством заглянул внутрь — там поблескивали новенькие золотые рубли. Никогда он не держал в руках столько денег, да и все его имущество явно оценивалось меньше. Подсчитывая монеты, Кицак размышлял, сколько лошадей он сможет купить на эти деньги. Да, он беглец, без родины и без племени, и это несколько отравляло его радость, но все же он не особенно огорчался. Калмыки Канга, да и башкиры тоже, уже предлагали ему уйти вместе с ними — их племена с радостью примут богатого и храброго воина. Еще один или два таких подарка, подумал он довольно, и он сможет купить в жены дочь хана и стать уважаемым воином в племени. В Карелии он уже награбил достаточно, чтобы считаться состоятельным человеком, и теперь подумывал, что, пожалуй, стоит еще какое-то время повоевать на стороне русских. Кицак решил, что сейчас он один держит в руках действительную награду за окончившийся поход, а Сергею и Сирин придется еще подождать, согласится ли царь на предложение Апраксина.

Офицеры и губернатор тем временем вновь принялись за водку, выпивая ее чуть ли не быстрее, чем слуги успевали подносить. Сергей держал себя в руках, помня, как презирает пьяных Бахадур. Водку он пил только тогда, когда тост не давал возможности уклониться, в остальном же ограничивался парой глотков вина.

Но его надежда таким образом расположить к себе Бахадура и завязать с ним разговор успехом не увенчалась. На все его вопросы татарин отвечал односложно, а когда Сергей поинтересовался, правда ли, что старшая жена Монгура Зейна не его мать, то и вовсе не получил ответа.

Тогда Сергей решил действовать напрямую — может быть, это поможет пробить стену неприступности, которой окружил себя маленький татарин.

— Поглядеть на тебя и Кицака, можно подумать, что твоя мать была русской. Скажи, это и есть та самая «мамочка», которую ты порой зовешь по ночам?

Бахадур побледнел, лицо его застыло. На мгновение Сергей испугался, что вот сейчас мальчик вскочит и выбежит из-за стола — вряд ли это пришлось бы Апраксину по душе. Но тут в залу ввалился грязный задыхающийся вестовой, и внимание присутствующих обратилось к нему. Он, пытаясь отдышаться, встал перед Апраксиным и протянул ему пакет:

— Наши войска проиграли битву при Головчине, но отступают, сохраняя боевой порядок, — задыхаясь выговорил он.

Более удручающего впечатления не могло бы произвести даже внезапное появление в зале драгун Любекера. Все разговоры тотчас смолкли, раскрасневшиеся от выпитого лица побледнели. Всем казалось, что повторяется трагедия под Нарвой — тогда царь потерял убитыми, ранеными и пленными больше половины войска. Уверениям курьера, что войска отступают организованно, никто не верил. Наконец Степан Раскин сказал то, что думали многие:

— Ну что ж, шведам открыта дорога на Москву. А если столица падет, то и Петербургу стоять недолго.