За пеленой надежды - Барбара Вуд Страница 8

«На этот раз, — думала она, раскладывая крекеры на бумажной тарелке, — я не приду третьей. Я приду первой. Первой из девяноста!»

Мики долго пробыла в ванной не потому, что наносила макияж или прикрывала длинными светлыми волосами щеку, а потому что изучала лицо, отражавшееся в зеркале. Лицо, которое издевалось над ней.

Когда она родилась, пятно было величиной с булавочный укол. Мать говорила, что это след от поцелуя феи. Но затем пятно начало медленно расползаться, и сейчас, сине-красное, оно тянулось от уха до носа, от нижнего края челюсти до линии роста волос. Некоторые ее однокашники по школе оказались жестокими. Они говорили: «Эй, Мики, у тебя на лице осталось варенье», а то и вовсе заявляли, что ее кожа ядовита и никто не должен приближаться к ней. Дети подбивали друг друга подбежать к Мики и коснуться ее щеки. Стенли Фурмански заявил, будто отец говорил ему, что сине-красные пятна становятся все больше и больше, а затем лопаются, и мозги вылезают наружу. А учителя читали нотации о том, что к несчастным людям следует относиться с добротой, и тогда Мики хотелось умереть. Она плача бежала домой, и мать всегда обнимала ее, чтобы унять страдания дочери.

Мики стала подростком, а дела шли не лучше. Девочки сближались с ней лишь ради того, чтобы допытываться, что же с ее лицом; преподаватели, руководствуясь лучшими побуждениями, своей добротой унижали ее; мальчики на спор приглашали Мики на свидания — тот, кто поцелует ее в изуродованную щеку, выиграет пять долларов. Все эти годы мать водила девочку от врача к врачу. Многие отделывались от нее, заявляя, что пятно пронизано сосудами и оперировать его опасно; некоторые экспериментировали скальпелем, жидким водородом и сухим льдом, отчего лицо становилось еще уродливее и покрывалось рубцами…

Но самые страшные шрамы появлялись не на лице. Мики быстро окончила среднюю школу, за три года одолев четыре класса, и стала самой молодой первокурсницей в колледже Кастильо. К этому времени Мики полностью уверовала в собственную неполноценность и пришла к выводу, что ее роль в жизни сводится к тому, чтобы посвятить себя работе.

Девушке показалось странным, что ни один из шестерых экзаменаторов, беседовавших с ней прошлой осенью, не спросил, почему она хочет стать врачом. Она думала, что этого вопроса никому не избежать. Вполне возможно, они обо всем догадались с первого взгляда. Экзаменаторы были врачами, а значит, далеко не дураками. Любой человек этой профессии догадается, в скольких врачебных кабинетах побывала Мики начиная с двухлетнего возраста, когда сине-красное пятно еще было не больше монеты в десять центов. Сколь много холодных рук касалось ее лица, сколь многие серьезно качали головами! Она слишком часто слышала заключение: «Безнадежный случай». Любому, кто взглянул бы на нее, стало бы ясно, что Мики пришла к решению отдать себя делу служения таким людям, как она сама, и найти способ избавиться от столь унизительного физического недостатка — пусть не для себя, так для других.

Стук в дверь испугал ее. Мики открыла и увидела на пороге ванной Сондру со свечой в руках. Огонек выхватывал из темноты улыбающееся лицо.

— Извини, что я так долго, — смутилась Мики. — Я больше не буду занимать ванную.

— Пустяки. Я постучала, чтобы сообщить, что банкет готов.

Рут, разложив сыр и крекеры, разливала кока-колу по походным чашечкам.

— Мне нельзя налегать на это, — сказала Рут, когда все уселись за стол вокруг мерцавшей свечи. — Мне каждую минуту приходится следить за своим весом. Когда меня маленькой ловили на том, что я пью кока-колу или ем конфеты, отец урезала мои карманные деньги на пять центов. А когда я училась в седьмом классе, он обещал дать мне десять долларов, если я сброшу десять фунтов.

— В эти выходные мы пойдем за покупками, — решила Сондра, беря крекер и проглатывая его. — Мы купим диетические низкокалорийные продукты. А что если нам готовить по очереди, скажем, сменяя друг друга через неделю?

Обе взглянули на Мики, ожидая ее согласия, но та молчала.

— Знаешь, Мики, — сказала Рут, снимая крошки со своей футболки, — тебе придется научиться быть более общительной, если ты собираешься стать врачом. Как же ты будешь общаться с пациентами?

Мики откашлялась и опустила голову:

— Я не совсем собираюсь стать врачом. Я займусь исследовательской работой.

Рут кивнула, вдруг поняв все. Характер и внешний вид в лаборатории не имеют значения. Главное — мозги и преданность работе.

— А ты, Рут? — спросила Сондра. — Какого рода медициной собираешься заняться ты?

— Медициной широкого профиля. Таких специалистов называют врачами общей практики. Я открою собственную клинику в Сиэтле. А ты?

— Я отправлюсь путешествовать, — ответила Сондра. — Меня все время не покидает такое чувство… Словами не могу выразить. Сколько помню себя, мне всегда хотелось посмотреть, что находится по ту сторону океана. — В ее глазах отражалось пламя свечи. Шелковистые волосы рассыпались по плечам и груди. — Не знаю, почему настоящая мать отказалась от меня. Не знаю, умерла ли она при родах или просто у нее не было средств на мое содержание. Такие мысли иногда не дают мне покоя. Я родилась в сорок шестом году, когда на межрасовые связи смотрели с неодобрением. Не знаю, что произошло. Может, она встретила моего отца, влюбилась, а собственная семья отвергла ее? У кого был черный цвет кожи — у матери или отца? — Она помолчала. — После стажировки мне хотелось бы отправиться в Африку. Хотелось бы узнать вторую половину своего «я».

Со стороны океана налетел порыв ветра и потряс стекла, будто желая ворваться в помещение. Это был влажный, соленый ветер, несший поцелуй Посейдона… Рут, Мики и Сондра, несколько дней назад не знавшие друг друга, теперь вместе отправлялись в волнующее и опасное путешествие к неизведанному. Следующие четыре года научат их быть хозяйками собственной жизни.

Рут откашлялась, подняла свою чашку и провозгласила:

— В таком случае пьем за нас. За троих будущих врачей.