Приключения англичанки в Милане - Лиз Филдинг Страница 8

В тот миг, когда рука Данте легла ей на талию, а губы оказались в миллиметре от ее рта, Джели поняла, что чувствовала Элли. Почему так дрожала. На миг она почувствовала себя совершенно беззащитной.

– Извините, что задержался с молоком. Мне надо было сказать Лизе, чтобы она все заперла. – Данте не присоединился к Джели, оставаясь на некотором расстоянии.

И слава богу! Ей очень хотелось, чтобы он опустился на колени рядом с ней, но вряд ли это хорошая идея.

– Мы доставляем вам столько хлопот. – Она не сводила глаз с котенка, тот залез в блюдце и начал неловко лакать молоко.

– Теперь он выглядит лучше.

– Он высох и немного распушился, но еще не научился умываться. – «Говори бесстрастно. Говори про котенка». – Он еще слишком маленький, чтобы жить без матери. Завтра утром я отнесу его туда, где нашла, и постараюсь отыскать ее.

– И вы думаете, у вас получится?

– Обычно получается. – Джели погладила котенка по голове. – Так же, как мое бегство в Изолу.

– Бегство? И от чего же вы бежали?

Она подняла на него глаза. Данте нахмурился, явно беспокоясь.

– Всего лишь от жизни в маленькой деревушке, – поспешила объяснить Джели, пока он не начал гадать, из какой психушки она сбежала. – От опеки. Я почти поддалась соблазну смириться с реальностью и стать креативным директором маленького кафе-мороженого моих сестер. – Она притворно передернулась. – Можете себе представить? Все такое розовое!

Данте засмеялся.

– Вот видите. Вы познакомились со мной всего полчаса назад, но даже вы понимаете, что это смешно.

– Я бы сказал, это не совсем вам подходит.

– Спасибо, Данте. Более приятного комплимента и не придумаешь. – «Забудь про этот поцелуй». – И еще спасибо, что были так деликатны, сообщив новости про мои апартаменты.

– Мне хотелось точнее все выяснить, прежде чем расстраивать вас. Вы могли что-то напутать с адресом.

– Но вы поняли, что это не так.

– Да. Ваша карта устарела. Если бы вы пошли по тому адресу, который вам дали, оказались бы на стройплощадке.

– Так и было, – призналась Джели. – Лиза права, говоря, что вы знаете Изолу как свои пять пальцев.

– Я провел здесь почти все детство, но она быстро меняется. Мы боремся, чтобы сохранить то, что осталось.

– Вы уж меня извините, но хотелось бы, чтобы вы боролись несколько упорней. – Он вздрогнул, или ей показалось, но Джели поняла, что сказала что-то не то. – Извините. Это не ваша вина.

– Вот, возьмите. На этом Крысенку будет уютней. Когда он угомонится, можете перенести коробку к печке.

Она взглянула на полотенце, которое он сунул ей в руки, потом туда, где еще секунду назад стоял Данте Веттори.

Что она такого сказала?

Данте стоял неподвижно, если не считать руки с деревянной ложкой, которой он помешивал что-то на сковороде. Свет, отражавшийся от массивного стального корпуса наручных часов, действовал гипнотически. Джели могла бы наблюдать за ним бесконечно.

– Ну как, успокоился?

– Спит и видит сладкие сны. У котов в жизни все так просто. – Джели протянула листок об аренде, который так усложнил ее собственную жизнь.

Данте увернул огонь и взял листок.

– Никакой ошибки быть не может.

– Да, но у меня телефон синьоры Франко. – Джели сжимала в руке мобильник, по которому только что звонила сестрам, сообщая, что добралась благополучно. – Если я ей позвоню, вы сможете с ней поговорить?

– Конечно.

Казалось, она целую вечность ждала соединения. Трубку так и не взяли.

– Не отвечают?

– Сообщение было на итальянском, но «абонент недоступен» звучит одинаково на всех языках.

– Анжелика, скажите, откуда у вас такое потрясающее самообладание?

На мгновение она задержала дыхание и медленно выдохнула:

– Самообладание?

– Я знаю не многих женщин, да и мужчин тоже, которые, узнав, что их обманули с жильем, не стали бы швыряться чем попало.

– О-о! Я не выхожу из себя.

– Как вам это удается? Может, поделитесь своим секретом с Лизой?

– Могу предложить йогу. Главное – правильно дышать.

Данте снова повернулся к плите и молча стал очень медленно помешивать соус.

Проклятье, она его совсем не знает. Может, он и жалел, что целовался с ней, но проявлял доброту, хотя совсем не обязан. Не кричал на нее, не вышвырнул вон вместе с котенком, после того как они устроили в кафе такой переполох.

Джели сделала вдох, как предписывает йога.

– Я много плакала, когда умерла мама. У меня возникли проблемы в школе, а сестры расстраивались, потому что ничем не могли помочь. – Она никому об этом не рассказывала, и теперь ее слова звучали тихо и отрывочно. – Я хотела остановиться, но не знала как.

– Сколько вам было лет?

– Восемь. – Оставалось два дня до ее девятого дня рождения.

– Восемь? – Данте резко обернулся. – Madre de Dio.

– У нее был рак. Очень агрессивная форма. Диагноз поставили, когда ей оставалось жить всего несколько недель.

– Non c’e niente che posso dire, – сказал он. И повторил по-английски: – Я не знаю, что сказать.

– Здесь нечего сказать. Никакие слова, даже целое море слез, ничто не может изменить того, что случилось.

– Значит, вы перестали плакать, когда поняли, что это ничего не изменит?

– Данте, мне было восемь лет! – Какое там самообладание.

– Тогда что? Вы были слишком маленькой, чтобы философствовать, но с вами явно что-то произошло.

– Что? О, да. Моя бабушка нашла на чердаке старую черную шляпу. С широкими полями, вязанную крючком. Что-то из шестидесятых. В свое время бабушка была иконой стиля.

– И это помогло?

– Она сказала, если мне станет грустно, я могу спрятаться под ее полями. – Она до сих пор помнит, как впервые надела эту шляпу. И почувствовала, будто гора упала с плеч. – Это был способ показать всем, что я чувствую, без красных глаз и соплей. И всем стало легче жить. Я носила ее, пока не успокоилась.

– А потом?

– Нашла черную шапку в благотворительном магазине. И черное платье. Оно было мне велико, но бабушка помогла его ушить. А когда мне исполнилось двенадцать, я покрасила волосы.

– Позвольте, я угадаю. В черный.

– На самом деле получилось больше похоже на зеленый, но бабушка отвела меня в парикмахерскую, и они покрасили меня, как надо. – Воспоминание о том, когда она увидела себя в зеркале, заставило улыбнуться. – Сестры пришли в ярость.