Кашемировая шаль - Роузи Томас Страница 8

— Очень красиво, — сказала Меир. — Как на картинке.

— Oui — comme Maman[10]. — Лотос покрутилась перед зеркалом.

В салон кто-то вошел. Кружевные занавески взметнулись на ветру. В дверном проеме показались темноволосая голова и широкие плечи.

— Карен?

Карен отвлеклась от изучения ногтей на ногах.

— Привет. Уже все уладил?

— Папочка! — Лотос в мгновение ока оказалась на руках у отца. — Прыгающая тетя, — заявила она, указывая на Меир. — Она высоко прыгает.

— Бруно, это Мая, — представила ее Карен. — Моя новая подруга.

— Добрый день, — кивнул ей мужчина.

Где-то в глубине его глаз была заготовлена улыбка для Меир, но он так и не улыбнулся ей. Она начала объяснять, как правильно произносится ее имя. Карен, вероятно, не расслышала.

Меир — это валлийский вариант Марии. В детстве она пыталась заставить друзей называть себя более изысканным именем, но как-то не прижилось. А местные ребятишки так и вовсе дразнились: «Меир, Меир — болотный аир». Но об этом она не стала рассказывать. Вопросительный взгляд Бруно Беккера заставил ее умолкнуть.

— Меир, — тихо сказала она. — Добрый день.

Знакомство было бесцеремонно прервано работницами салона, которые принялись активно выталкивать Бруно за дверь, — ведь этот салон красоты действительно был только для дам, и никаких исключений!

Бруно попросил жену не задерживаться, бросил Меир краткое «приятно познакомиться» и ушел вместе с Лотос. Наверное, Карен постоянно представляла ему своих спонтанных «друзей» и он решил не тратить на очередную знакомую свое время.

Карен потянулась в кресле и улыбнулась.

— Ура! Теперь, после того как закончим здесь, можем спокойно съесть по кусочку пирога и поговорить.

Меир чувствовала себя камешком, угодившим в цунами, но Карен Беккер была слишком настойчива и слишком любопытна, чтобы можно было хотя бы подумать о побеге. Как бы то ни было, других планов у Меир все равно не было. Как только высох лак, они отправились в немецкую пекарню, расположившуюся в соседнем переулке. Дамы заказали по кофе и яблочному пирогу. Карен призналась, что давным-давно мечтала поехать в Индию, с тех самых пор, как в двадцать лет увлеклась буддизмом. Пока страна полностью оправдывала ее ожидания. Эти места священны. Они взывают к самой сути человека. В Европе такой духовной силы не найдешь, не так ли? Не говоря уже о США. Ей уж точно не доводилось испытывать ничего подобного, заключила Карен. А Меир (на этот раз она правильно произнесла имя) понимает, о чем идет речь?

Меир вспомнила выбеленные стены гомпы[11], мрачные кельи с тусклой настенной росписью, статуями Будды и алтарями, заваленными подношениями. Часто верующие оставляли Будде весьма приземленные подарки — чипсы, печенье и букеты искусственных цветов. Голоса монахов отражались от древних стен. Из узких окон открывался чудесный вид на реку и сады далеко внизу.

В одном из монастырей гид показал Меир кухню, где пожилой монах спокойно готовил обед на всю общину. Деревянным ковшом он наливал воду в почерневший от копоти казан, установленный над пламенем костра. Порции холодного риса уже лежали на тарелках. Перед низким, грубо сколоченным столиком на коленях стоял послушник — мальчик лет десяти — и нарезал овощи из монастырского огорода. Пожилой монах одобрительно кивнул ему и отправил аккуратные полукольца лука и моркови в кипящую воду. Повар и его помощник работали в абсолютной тишине. В тот момент Меир осознала, что за двести или даже триста лет в жизненном укладе этих людей ничего не изменилось. Молчаливые монахи, которые день за днем, час за часом готовят для других, заботятся о других, тронули ее сердце гораздо сильнее, чем любые религиозные обряды и практики. Она попыталась описать свои чувства Карен.

— Я прекрасно тебя понимаю, — на полуслове перебила ее Карен. — К просветлению ведет множество троп, но путь у нас один. Понимаешь, о чем я? Я с первого взгляда поняла, что мы найдем общий язык.

— Это потому, что я умею делать сальто?

— И поэтому тоже. Зачем сдерживать свои эмоции, если их можно выразить? Ты — цельная личность. Я в восторге.

По словам Карен, Бруно не был ни «цельным», ни «духовным» — разумеется, по меркам самой Карен — и приехал с ней в Индию только ради гор. Они были его храмом и он совершал свое особое паломничество.

— А если говорить о Лотос, то она должна поверить в мир, в котором нет зла, нет страха, нет мелочных запретов. Только так она сможет стать тем человеком, которым ей и предначертано стать.

Теперь Меир поняла, почему даже небольшая неприятность вызывает у девочки истерику, — чрезмерная доброта не приводит ни к чему хорошему.

Женщины допили кофе. Карен пальцем подобрала последние крошки с тарелки и слизнула их.

— Мне пора возвращаться. Какие у тебя планы? Нас не будет в городе четыре или пять дней, — сказала она.

— У меня есть дела в Лехе. Не знаю, сколько времени это займет.

Карен внимательно посмотрела на Меир, кончики ее тонких пальцев блуждали у губ. Меир заметила, что несколько туристов, также забредших на кофе и немецкий пирог, не стесняясь, глазеют на Карен.

— Знаешь, ты очень загадочная, — сказала она.

— Это совершенно не так! — запротестовала Меир.

— Но ты не рассказала, зачем приехала в Ладакх. Я нисколько не сомневаюсь, что ты здесь не для того, чтобы осматривать достопримечательности.

Меир не хотела рассказывать Карен ни о шали, ни о пряди волос, ни о загадочной семейной истории. Слишком буйное воображение было у этой женщины. Вместо этого она тихо ответила:

— Отец недавно умер.

Карен моментально стала серьезной.

— Мне очень жаль, — мягко сказала она. — Наверное, для тебя это стало тяжелым ударом. Хорошо, что ты приехала в буддистскую страну. Ты слышала о пунабхаве?[12] Это означает «приходить вновь». Это вера в то, что мы перерождаемся. Конечно, вера в перерождение не избавляет от горя и душевных мук, но смягчает боль, делает все созерцательным. По крайней мере, иногда так случается.

Карен желала ей добра. Может, все это и звучало как экзотический бред, но она искренне хотела помочь.

— Спасибо, — улыбнулась Меир.

Карен крепко сжала руку Меир и вышла из-за столика. Она сама заплатила за кофе и пирог, не позволив новой подруге даже достать кошелек.

— Где ты остановилась? — спросила она.

Меир сказала.

— Тогда увидимся после похода, — пообещала ей Карен.

На следующий день у Меир была экскурсия на фабрику, где обрабатывали пашм. Погода испортилась, солнце словно бы ушло из Леха вместе с Беккерами. Осенняя позолота поблекла, покрылась сизым налетом низких серых туч. Последние листья опадали с высоких тополей.