По высшему классу - Джудит Крэнц Страница 8

Сегодня утром он почувствовал его в полной мере. Ее гнев не знал границ, словно она была королевой, а он — предавшим ее вассалом. Неужели она не понимает, что его давнишний брак с Мими О'Брайен, матерью Джиджи, был всего лишь мимолетным увлечением? Да, конечно, результатом их быстротечного романа явился ребенок, но ведь она сама пожелала оставить его, он же никогда не хотел ребенка. Спустя несколько месяцев после того, как этот брак, о котором он так быстро пожалел, все-таки состоялся, она объявила о своей беременности. И тогда же он сказал ей, что темп его жизни совершенно не позволяет ему заводить детей. Он убеждал ее, что это невозможно, абсолютно исключено, что с ее стороны это будет величайшей ошибкой. Но она со своим проклятым ирландским упрямством настояла на своем, считая, что ребенок продлит их союз. И все. Несмотря на его предупреждение, что шантаж здесь не поможет. Ее желание назвать девочку именами его бабушек — Гразиелла и Джованна — также было своего рода шантажом. Все родственники Мими умерли, некому было ее образумить, и она, даже не сказав ему ни слова, мигом окрестила ребенка. Он считал это совершенно бессмысленным и даже смешным, так как и в глаза не видел ни одну из своих бабушек.

Но при разводе он по отношению к Мими вел себя правильно, более чем правильно, что бы там Билли ни думала. Развелся он лишь после того, как девочке исполнилось полтора месяца и Мими встала на ноги, и всегда платил алименты. А уж оказываясь в Нью-Йорке, заходил проведать их, если не забывал, конечно, хотя для него это было чертовски неудобно. Не то чтобы трудно, но, честно говоря, как-то некстати. Половину времени Мими проводила в разъездах с шоу, и тогда Джиджи жила в семье кого-либо из временно безработных артистов. Все они были друзья и при необходимости присматривали за детьми друг друга. Ну что ж, считал Вито, ничего особенного, обычная жизнь… Девочка росла в своего рода артистической общине, в одной большой семье, и детям там жилось совсем неплохо.

Когда сегодня он с таким трудом встал с постели, Билли была уже в полной боевой готовности. Она, наверное, и не ложилась, обдумывая, как бы обвинить его во всех мыслимых и немыслимых прегрешениях всех отцов на свете. Счастье, что ему надо было мчаться из дома на этот ранний завтрак с Лью Вассерманом, а то бы и сейчас сидел и выслушивал, какие же он совершил ошибки, и так до бесконечности. И это после такого блистательного дня! Она испортила ему всю радость, все наслаждение славой, которую он заслужил, с горечью думал Вито. Он получил награду, ради которой трудился всю жизнь, он почти заключил контракт, которого так добивался, сейчас решается вся его карьера, он вырвался вперед, и будущее распахнуло перед ним свои горизонты.

Теперь он может взойти на вершину Олимпа, а Билли все испортила своими ядовитыми упреками в грехах, которые он не совершал. Она ничего не знает, а рассуждает без тени сомнения. Нет чтобы дать ему возможность хоть что-то объяснить, он и слова вставить не мог! За одну ночь она превратилась в грозного судью. Он всегда знал, что Билли может быть сукой. Впрочем, женщины все такие. Будь он проклят, но он больше не потерпит ее нотаций, вроде того, что кто-то должен взять на себя ответственность за Джиджи, даже если он сам не обладает элементарной человеческой порядочностью и не ведет себя, как подобает отцу. Все это она прошипела ему, пока он брился, вернее, пытался побриться. Безусловно, Джиджи может пожить с ними какое-то время, пока не оправится после смерти матери, а потом ее надо отправить обратно в Нью-Йорк, где она будет прекрасно себя чувствовать в какой-нибудь семье этих бродячих артистов. Она снова пойдет в школу и будет жить той жизнью, к которой привыкла. Ведь она родилась и выросла в Нью-Йорке. Но в его жизни нет места для подростков, господи помилуй! Ему навязали это отцовство, что отнюдь не означает, будто оно должно ему нравиться — тогда или сейчас. Неужели Билли считает, что может выносить решения относительно судьбы его дочери? Ей самой еще предстоит многому научиться, мрачно рассуждал Вито, заворачивая на платную обслуживаемую стоянку, и в первую очередь тому, что ее власть над ним вовсе не безгранична.

Когда на следующее утро часов в десять Джиджи проснулась и открыла глаза, на ковре рядом со своими тапочками она увидела записку: «Джиджи! Я очень рада, что ты приехала. Я буду дома весь день. Когда тебе захочется позавтракать, пообедать или еще чего-нибудь, набери 25 по интеркому (он стоит рядом на столике). Целую — Билли».

Сев на постели, Джиджи с удивлением и почтительностью разглядывала записку. Это был вполне ощутимый листок бумаги, и когда она, послюнив палец, провела им по строчкам, чернила даже размазались, так что, рассуждая логически, все остальное в комнате тоже было настоящее и реальное. Такие комнаты она видела в старых фильмах, только девушка, актриса, которая играла светскую даму, обычно была одета в шелковую или полупрозрачную ночную рубашку. В руках она небрежно держала чашку чая и маленький тостик, а на коленях у нее стоял поднос, почтительно поданный лакеем. Если бы ей до смерти не хотелось писать, она бы весь день пролежала в этой шикарной постели под обшитыми кружевами простынями с монограммами. Постель и в самом деле настоящая, да еще под балдахином из тончайшего цветастого хлопка, правда, слишком роскошная, чтобы просто спать в ней, ей бы стоять в театре, на сцене. Можно даже позвонить лакею, который наверняка где-то поблизости, подумала Джиджи, прекрасно зная, что никогда в жизни не осмелится сделать это. Но сначала то, что не терпит, и она проскакала в ванную. На ней была рваная водолазка, в которой она спала. Через несколько минут она вышла уже умытая, смутно припоминая, что вчера, кажется, принимала ванну, — значит, на утренний туалет времени тратить не придется, — и осторожно приблизилась к интеркому, с которым имела дело впервые в жизни. Как она и ожидала, телефон оказался белый. Нет, в отличие от Алисы, она не станет проглатывать содержимое никакой бутылочки с надписью: «Выпей меня», она и без того находится в Стране чудес.

— Потрясающе, Джиджи, ты уже встала! Хорошо выспалась? — неожиданно раздался голос Билли.

— Изумительно, но я ничего не помню. Я вчера действительно пила бренди или мне приснилось?

— Ты выпила совсем немножко… чуть-чуть, исключительно в медицинских целях, — виновато оправдывалась Билли.

— Надеюсь, я еще кое-что помню, но все-таки где я? И где вы? Что мне сейчас делать?

— Надень халат, и скоро я буду у тебя.

Оглядев свой старый халат, Джиджи торопливо натянула свитер и джинсы, в которых приехала. Одежда для нее ничего не значила, но халат показался ей действительно грязноватым. Приглядевшись поближе, она поняла, что он неприлично грязный. В Нью-Йорке он выглядел вполне нормально, но в золотистом свете этого солнечного утра, льющемся сквозь высокие окна и отражавшемся от стен, расписанных голубыми, белыми и желтыми цветами, на нем вдруг проступили жирные пятна, которых она раньше не замечала. И вообще все в этой великолепной огромной спальне было из другой реальности, находящейся словно в ином, совершенно невообразимом измерении. Такая неописуемая роскошь была для нее шоком, обострила ее чувства: словно до этой минуты она жила, вернее, существовала в сумеречном черно-белом мире и вдруг оказалась в суперсовременной Стране Оз. «Да, я в Стране Оз», — подумала Джиджи, испытывая легкое головокружение, но в этот момент послышался стук в дверь, и в комнату вошла Билли.