Блаженная несвобода - Елена Кшанти Страница 8

Стешу не оставляли мысли о Джецун.

Она не могла понять, что случилось между Учителем и ей.

Было ли это оттого, что непонимание росло на почве разных культур, либо эта была проблема в ней самой, которая коренилась где-то глубоко внутри. А ведь когда-то Учитель был так близок и ласков с ней, что на какой-то момент она даже стала чувствовать, что Джецун и она — это что-то единое, до глубины души родное. Его светлая улыбка сопровождала ее повсюду. И она знала, что он любит ее, что он думает о ней, что он — это единственная душа, ради которой стоит жить.

Она часто, читая Садхану, представляла его перед собой, и слезы счастья сами по себе катились по ее щекам, и внутри тела поднималась волна блаженства, заставляя кружиться голову.

Именно тогда возникло у нее непоколебимое решение бросить работу в Москве и уехать жить в Индию, чтобы быть рядом с ним, около него, под его оком.

Но, приехав, она неожиданно обнаружила, что чем ближе она к нему становится, тем тяжелее они понимают друг друга. Тибетский язык, который поначалу был препятствием, таковым, как выяснилось, не являлся, препятствием являлось нечто более глубинное, неосознанное, но очень весомое.

Может быть, проблема была в разности культур?

Стеша чувствовала, что бездна, разделяющая тибетцев и русских, проявлялась во многом. Но почему-то другие русские, приехавшие во Дворец гораздо позже, этого практически не замечали, за исключением только некоторых.

«Мы другие. У нас другой интеллект, не надо сравнивать нас с тибетцами, — писала Стеше ее подруга, которую она оставила жить в своей коммунальной комнате, — поэтому бесполезно пытаться требовать от людей следования правилам, которые вполне приемлемы для тибетца, но совершенно неприемлемы для европейского менталитета. Лучше возвращайся назад и не майся дурью. У тебя высшее образование, а ты все бросила и пытаешься следовать культуре дикого народа, который тысячелетия жил вдали от всякой цивилизации. Можешь ли ты быть уверена, что при таком уровне развития этот народ в точности сохранил и может в неизменной чистоте передать Учение Будды?»

Нет, в том-то все и дело, что Стеша, наблюдая за тибетцами, за их проявлением в обычной жизни, не была уверена в этом. Тогда что же оставалось?

Искать какие-то несоответствия и, обнаружив их, пытаться понять, являются ли они причиной европейской ограниченности ума или привнесены тибетцами, и их причина коренится в неправильном истолковании и передаче Учения?

Стеша пыталась об этом не думать. Она закроет глаза и примет все, как есть. Тогда ей казалось, что стоит лишь в точности применить правила, которые проповедовал Будда 2500 лет назад, как сразу же все достигнут Просветления.

Движимая самыми что ни на есть высокими идеями, она, нисколько не сомневаясь в том, что делает, получала вместе с друзьями тантрические Посвящения от приезжающих Лам и даже не задумывалась, сколь велика ответственность за принятие такого Посвящения.

О тантре говорить не принято, и это самое первое, что вводит в стопор европейский ум. Как разобраться, если не говорить, не спрашивать и нет достаточной литературы?

Одно дело тибетцы. Они уже с молоком матери впитывают эту культуру, которая у них неразрывно связана с религией. А что же делать тем, кто вырос на вечно докапывающихся до Истины Достоевском или Толстом? Что делать, если Ламрим, основной буддистский канон, описывает только этапы пути, не вводя в тонкости тантрических взаимоотношений Учителя и ученика или учеников друг с другом, а остальные книги только лишь призывают любить и уважать? Но вот как любовь и уважение выдавишь, когда глаза видят нечто негативное, не умея преобразовать его в нечто приемлемое и соответствующее?

— Читай Ламрим, там все написано, — говорили ей монахи.

— Но я же не говорю, что в Ламриме этого нет, — отвечала Стеша, — там подробно говорится, как ученик должен относиться к Учителю. Но почему-то не говорится, по какой причине…

«В тантрическом буддизме требуется полное и безоговорочное вверение своему духовному наставнику!».

Это она узнала уже после Посвящения.

И эта формула не давала ей спокойно спать, жить и даже дышать. Она боялась даже своих мыслей, где она могла испытывать сомнения, потому что и они могли стать нарушением самаи. А нарушение самаи, если верить Ламриму, вело в самый что ни на есть ваджрный Ад.

Стеша подходила к Джецун, приседала на колени и, опустив глаза, спрашивала:

— Учитель, почему я должна полностью ввериться вам, если иногда чувствую что то, что вы делаете, не всегда правильно и не совсем соответствует моим представлениям об Учителе Будды?

— Потому что ты не постигла Пустоту, когда ты ее поймешь, то все сразу станет на свои места.

И Стеша с поникшей головой шла постигать Пустоту.

Как-то раз в ее дверь постучались охранники Учителя Ситипати. Это были очень худые, похожие на скелеты, мужчина и женщина:

— Джецун ждет тебя в саду свободных ассоциаций, тебе велено срочно прийти.

— Хорошо, — пролепетала Стеша и стала поспешно собираться.

Тогда она еще жила во дворце, недалеко от покоев Учителя. Ситипати дежурили около его двери, но они не совсем походили на охранников, потому что были очень галантные и всегда мило улыбались всем приходящим. И сейчас они учтиво проводили ее в восточную часть Дворца. В этой части она редко бывала. И сейчас, когда она очутилась перед огромной зеркальной дверью, инкрустированной изящной позолотой, она не могла понять, была ли эта дверь здесь всегда или изменения произошли лишь недавно.