Гори, венчальная свеча! - Елена Арсеньева Страница 8

Это мимолетное, но острое блаженство вернуло ему сознание. Итут же высокая черная фигура возникла на пороге. Все тело Алексея ломило, исотрясение пола под стремительными шагами Неонилы Федоровны отдалось в немневыносимым страданием. Он потонул в боли и едва слышал, как Елагина кричит:

– Лисонька! Подай воды! Чистых полотенец! Да где тызапропастилась?

Алексей тупо удивился: «Зачем звать? Она же здесь…»

Потом запыхавшийся голос проговорил:

– Обеспамятела она с испугу! Я ее в светелку свела, уложила.Я помогу вам, тетенька.

И опять сердитый говор вдовы:

– Вот дура девка! Не пришло еще время обмороки разводить! Даладно. Бери его под коленки. Поднимай… Понесли!

Немилостивые, сильные пальцы вцепились в его плечи. И преждечем окончательно лишиться чувств, Алексей успел подумать: «Обеспамятела?Лисонька? Увидевши меня, ничуть не испугалась, а потом… Вот чудно!»

И это было последней его мыслью.

* * *

Однако в ту минуту, когда Алексей ввалился в сени, Лисонькидома не было. Она бежала по белой от инея улочке к колодцу. Девушка оченьлюбила раным-рано, еще затемно, пройтись по утреннему морозцу, чтобы враз сонотогнать, и сейчас бойко позвякивала коромыслом, глядя на медленно тающиезвезды.

Колодец был неподалеку. Лисонька быстро набрала воды,выловила из бадейки тоненькую льдинку и в тишине, царившей вокруг, внезапноуслышала тихий стон.

Огляделась… Под забором смутно виднелась скорчившаясяфигура.

Призрачный свет инея слабо рассеивал тьму, но Лисонькаузнала человека еще прежде, чем увидела его лицо. Узнала – и сердце забилосьтак, что нечем стало дышать! Он ведь это – тот, о ком с недавних пор тайком оттетеньки, от сестрицы, даже от самой себя грезила она, был распростерт здесь,окровавленный!..

Ничего нет более уязвляющего для нежной девичьей души, чемувидеть юношу, милого сердцу, в состоянии жалостном, беспомощном, взывающем осострадании и незамедлительной помощи. Странно это и диковинно. Однако недиковинна ли вообще природа любви?

Слабенькая, пугливая Лисонька, которая бледнела и закатывалаглаза, стоило ей палец уколоть и каплю крови увидать, поднатужилась, приподнялараненого и, умостив его голову на своем плече, принялась стирать кровь и грязьс его лица.

Глаза, в которые она прежде и взглянуть не смела, вдруготкрылись.

– Луиза, – прошептали бескровные губы. – Liebe, meineTaube… [11] Будьте моей женой… умоля-а…

Он снова лишился чувств, да и Лисонька сделалась на граниобморока от слов сих и от неожиданности происшедшего. Она сидела под забором,не выпуская из своих объятий того, кто только что к ней посватался – этого онане представляла себе даже в самых смелых своих мечтах! – а в голове ее толкласьодна мысль: «Что скажет тетенька? Что теперь скажет тетенька?!» И такоставалась недвижима она до той поры, пока не расслышала встревоженный голоссестры:

– Лисонька! Да где ты запропастилась?!

Темная фигура бросилась к застывшей на земле девушке,вгляделась, замерла, ахнула:

– Господи! Ведь это же господин Тауберт?! И он тоже?..

– Тоже? – слабо удивилась Лисонька. – Кто же еще?

– Да князь же! – горячим шепотом выдохнула Лизонька. – КнязьАлексей у нас в сенцах беспамятен лежит! – И тут глаза ее округлились отизумления. – Неужто схватились они? Неужто подрались? И Тауберт его… в кровь?!Ах, разбойник! Злодей!

В голосе ее зазвенели слезы, она с гневом поглядела наполуживого барона, и Лисонька, не особо вникая в суть ее слов, а только уловивэтот гневливый взгляд, тут же вспыхнула и, покрепче прижав к себе падающуюТаубертову голову, с не меньшим негодованием уставилась на сестру.

Серые и черные глаза встретились, взоры скрестились,полыхнув огнем взаимной ненависти… Но тут же пламень угас, и сестры в неверномутреннем полусвете продолжали глядеть друг на друга – сперва недоуменно, потомс изумлением, потом с робким пониманием.

Они ведь росли рядом с самого младенчества, они были другдля дружки зеркалом, они мысли взаимно прочитывать умели. Так разве ж труднобыло одной угадать причину сердечного трепета другой?

«Значит?..» – засветилась отгадка в глазах Лизоньки, иЛисонька в ответ лишь ресницами дрогнула: «Да, да! А ты, стало быть?..» – «Да,да!» – застенчиво улыбнулась в ответ Лизонька; и сестры, прильнув друг к дружкещеками, счастливо рассмеялись.

– Только бы тетенька не проведала! – шепнула Лисонька, иЛизонька даже вскинулась:

– Господи Иисусе! Что ж это я? Забылась! Тетенька ведькличет тебя, надрывается. Там же князь!..

Лисонька привскочила было, но Тауберт слабо застонал, и онаопять припала к нему, шепча:

– Я здесь, здесь!

Лизонька свела брови, что-то обдумывая. Потом проворноощупала бессильное тело барона, вгляделась в лицо.

– Все цело, слава богу. Не страшись за него, – шепнула онасестре, а затем торопливо порылась в складках сарафана и вынула медную монетку.– Опусти-ка его наземь да беги скорей к Силуянушке. Вели ему тачку вывезти,господина Тауберта домой отвезти. Негоже, если застанут его тут. Знаешь, гдеживет он?

– Знаю, – кивнула Лисонька. – Возле церкви Жен-Мироносиц.

– Да не медли ни минуточки! Я от тетеньки отговорюсь, но тыпоспешай! – И, еще раз поцеловав сестру, Лизонька убежала.

Силуян был тихий косноязыкий бобыль, живший через два домаот Елагиных и за мизерную плату исполнявший у них черную работу. Сестриц онлюбил всем своим одиноким, убогим сердцем, а потому по первому слову Лисонькивпрягся в тачку, на которую они вдвоем погрузили беспамятного барона. А потомЛисонька, раз двадцать повторив Силуяну, куда везти господина, коснулась губамибледного лба Тауберта, перекрестила его и опрометью бросилась домой – по чернойлесенке да в свою светелку.

Когда блеклый апрельский рассвет лишь забрезжил,запыхавшийся Силуян вернулся домой и вынул из печи горшок с кашей. Но в этотмиг в его избенке появилась уже не Лисонька, а Лизонька и велела немедленновзять тачку да отвезти раненого барина домой, на Панскую улицу.

Глаза Силуяна полезли на лоб.