Сон в пламени - Джонатан Кэрролл Страница 8

– «Лего»? И что вы с ним делаете?

– А что, Николас вам не говорил? Я с этим работаю. Я делаю конструкции из «Лего». Строю из них города. Из «Лего», бальзового дерева, иногда из папье-маше. Когда-нибудь я покажу вам. Я строю свои собственные города, чтобы заработать на жизнь, и люди действительно их покупают.

– Выставляетесь в галереях?

– О да. У меня была большая выставка в Бремене не так давно, продала почти все. Я так обрадовалась и так разленилась, что ничего не делала два месяца. Потом я обнаружила, что деньги кончились и пора снова браться за работу. К несчастью, это случилось как раз тогда, когда за меня взялся Люк.

– Марис, у вас сегодня есть время? Могу я пригласить вас на кофе или на обед?

– Я хотела то же самое спросить у вас.

– Правда? Тогда, может, устроим это прямо сейчас? Я не завтракал в надежде, что вы окажетесь голодны.

Через полчаса мы встретились на Грабене – одной из главных венских пешеходных улиц. Побывать там всегда приятно, здесь полно прогуливающихся, , кафе на открытом воздухе, шикарные магазины.

Я пришел раньше времени, и что-то толкнуло меня зайти в кондитерскую «Годива» и купить Марис два шоколадных мячика для гольфа.

Выходя оттуда, я увидел, как она пробирается по улице к собору Святого Стефана, где мы условились встретиться. Какое-то время я наблюдал за ней. Мне пришла в голову одна мысль, и я быстро двинулся наперехват. Оказавшись футах в десяти позади, я замедлил шаг, желая посмотреть реакцию людей на эту высокую женщину в красной шляпке.

И я не был разочарован. Мужчины наблюдали за ней с восхищением, женщины бросали два взгляда: первый, признающий достоинства, второй, быстро пробегавший с головы до ног, – оценивавший ее одежду и обращение с косметикой.

Я прикоснулся сзади к ее локтю. Не оборачиваясь, она дотронулась до моих пальцев.

– Это должен быть Уокер. Ха, это и в самом деле вы!

– Вы довольно доверчивы. А что, если бы рука была не моя?

– Если бы это были не вы? Но это должны были быть вы. Кого еще я сегодня знаю на Грабене?

– Но как вы можете быть такой уверенной после того безумия, что вам пришлось испытать в Мюнхене?

– Просто я хочу доверять людям. Если стану пугливой и подозрительной, значит, Люк действительно добился своего, хоть мы и далеко. Где же | §. нам поесть? Кафе «Диглас» еще живо?

К моему удивлению, ей было тридцать пять лет – больше, чем казалось с виду. Ее отец был одним из тех беспокойных инженеров, что таскают семью за собой по всему миру, присматривая за строительством то университета в Парагвае, то аэропорта в Саудовской Аравии. В семье было двое детей: Марис и ее старший брат Инграм, диск-жокей в Лос-Анджелесе.

Она ходила в школу для иностранцев в шести разных странах, пока в восемнадцать лет не поступила в Тайлеровскую художественную школу в Филадельфии, чтобы изучать живопись и скульптуру.

– Но школа и я были как вода и масло – никак не соединишь. С самого начала мне хотелось работать со всевозможными сумасшедшими вещами вроде «Лего», и мелками, и этими маленькими резиновыми солдатиками, что продаются в пластиковых пакетах в супермаркете. Вы понимаете, о чем я? Только этого я по-настоящему и хотела, но там этим совсем не занимались. Поэтому я делала заурядную тупую работу, а через два года ушла оттуда. Я поехала в Гамбург, потому что там жил один из моих величайших героев – Хорст Янссен, художник. Я решила, что раз он там живет, это и будет моей исходной точкой. Однажды летом я поехала туда и там осталась. Работала в барах и ресторанах, где удавалось найти место. Я научилась немецкому, принимая заказы и говоря посетителям, сколько платить… Я работала в одном баре под названием «Иль Джардино», где после работы собирались все гамбургские модели и фотографы. И в самое напряженное время, около половины двенадцатого ночи, ко мне подошел мужчина и попросил подержать букет белых роз. Ну, на самом деле он не попросил, а просто вручил его мне и вышел. У меня в одной руке был огромный поднос с пустыми стаканами, а в другой оказались все эти прекрасные цветы. Я не знала, что положить, и потому стояла посреди зала и смеялась… А тот мужчина вернулся с фотоаппаратом и стал меня снимать. Я картинно подняла букет, и стала позировать, как Бетти Грейбл, насколько могла со всеми этими стаканами и цветами! Закончив снимать, он протянул мне карточку и сказал, чтобы пришла на просмотр на следующий день. Это был фотограф Ово. Вы ведь слышали о нем, да? Ну, а самое потрясающее: на следующий день я обнаружила, что Ово – женщина! Когда я пришла в студию, там посреди помещения стояли ее ассистенты и модели, и было совершенно очевидно, что это женщина… Мне показалось ужасным, что я когда-то думала иначе!

Марис продолжала говорить о своей карьере модели, о трех месяцах в Египте, о жизни со знаменитым немецким оперным певцом. Событий и приключений хватило бы на три разные жизни. Ее тридцать пять лет были так насыщенны и захватывающе интересны, что не раз мне приходило в голову: возможно, она привирает. Мне доводилось знать великих лжецов, и я наслаждался их баснями. Но если с Марис Йорк дело обстояло именно так, это было невыносимо печально и в то же время опасно. Не напал ли на нее и Люк накануне из-за того, что она была прекрасной психопаткой, не способной отличить действительность от того, что ей хочется видеть? И более того: нападал ли на нее Люк вообще?

Доказательство было довольно эротичным. Рассказывая о своей жизни с оперным певцом, она случайно упомянула, как он попросил ее доказать свою любовь довольно причудливым способом: он хотел, чтобы она вытатуировала на спине музыкальную ноту. По словам Марис, она спросила у него, какую, а потом пошла и сделала это.

Я робко поинтересовался, нельзя ли увидеть эту татуировку. Марис улыбнулась, но это была не особенно приветливая улыбка.

– Вы меломан или просто хотите доказательство?

– Марис, ваша жизнь звучит как девятисотстраничный русский роман. Это все чересчур… Я хочу сказать…

Не успел я договорить, как она нагнулась и задрала свой черный свитер, натянув его на голову. Под свитером была белая футболка, которую она слегка оттянула, показывая спину. И там виднелась эта татуировка – ярко-фиолетовая музыкальная нота на белой гладкой коже.

Впервые за это утро между нами повисло долгое молчание. Я подумал, что Марис рассердилась на меня за сомнение в ее словах. Она стала натягивать свитер обратно и проговорила:

– Знаете, вчера вы спасли мне жизнь. Я не знал, что ответить.

– Это истинная правда, Уокер. В следующий раз он бы меня убил.

Она знала Вену, так как часто бывала здесь со своим певцом, когда тот выступал в опере. В один из таких приездов она и познакомилась с Николасом и Уши. Все трое подружились. Когда ее роман с певцом закончился, Николас попросил ее вернуться в Вену, поработать художником-декоратором на одной из его ранних телепостановок.

– Вот видите, он не раз спасал мне жизнь. Я хотела бы найти какой-то способ отплатить ему, но он начинает ворчать, когда благодаришь его за что-нибудь. Несколько лет назад я сделала для него город и наполнила персонажами из его фильмов. Ему очень понравилось, но это единственное, что он позволил сделать. Странный человек. Хочет, чтобы его любили, и это так легко, но когда проявляешь свою любовь, он не знает, что с ней делать, – это для него как горячая картошка. Знаете немецкое выражение «с ним можно красть коней»? Так говорят о человеке, которого всю ночь любишь страстно, а наутро просыпаешься, совершенно одурев от любви. И он никогда не заставит тебя смутиться или устыдиться, что бы ты ни делал.