Ложь во имя любви - Розмари Роджерс Страница 8

Тихий свист заставил Марису резко вскинуть голову. Она встретилась взглядом с парой темных плутовских глазенок. Бланка! Только у цыганки могло хватить дерзости, чтобы забрести прямо сюда!

– Невинная овечка! Уже мечтаешь о своем красавчике кабальеро? Значит, раздумала постригаться в монахини, как сестра Тереза с постным лицом? Я тебя не осуждаю. Я поступила бы на твоем месте точно так же, если бы мне предложили богатенького да красивенького. А он такой и есть. Счастливая!

– Не знаю, о чем ты. – Мариса покривила душой: Бланка непостижимым образом всегда первой узнавала все новости. Пользуясь привилегированным положением любимицы матери-настоятельницы, она одна могла себе позволить время от времени забредать в монастырь; отец мечтал, чтобы дочка получила образование, пока табор не двинулся дальше. Его племя спасло жизнь монахиням, переправив их из охваченной войной Франции в относительно спокойную Испанию, и впредь Бланке не возбранялось появляться в тихой обители и оглашать ее хихиканьем, хотя некоторых монахинь постарше коробила ее дикость, и они молились за спасение души маленькой цыганки.

В былые времена они с Марисой были близки, как две сестры; но и сейчас, изображая недовольство, Мариса не смогла сдержать любопытства и проговорила с деланно безразличным видом:

– Ума не приложу, откуда ты берешь свои безумные истории! К тому же тебе отлично известно, что здесь не место для болтовни. Если мать-настоятельница застигнет нас за разговором, то наложит на меня тяжелую епитимью.

Бланка и не подумала отступить. Фыркнув, она гордо подбоченилась.

– Послушала бы себя! Настоящий ребенок, лезущий из кожи вон, чтобы казаться взрослым. Что до матери Анжелины, то она сейчас слишком занята с двумя посетителями и ей не до нас. Учти, от меня тебе ничего не скрыть. – Она понизила голос и наклонилась к Марисе, лукаво щурясь. – На что хочешь спорим, за тобой скоро опять пришлют. Уверена, что твой жених захочет взглянуть на свою монастырскую невесту. Ты не слышала колокольчик у калитки?

– Что? – Глаза у девушки округлились, голос ослаб. Она была близка к обмороку.

Бланка опять захихикала, довольная своими словами.

– Да ты ни жива ни мертва от страха. В чем дело, малышка? Или ты забыла, как выглядят мужчины? Вряд ли этот тебя сильно разочарует. Твой папаша сделал неплохой выбор. Если хочешь знать, тебе повезло гораздо больше, чем некоторым другим!

Больше не владея собой, Мариса вскочила, прищурив карие глаза, сжав кулаки. Бланка не оставляла обидные насмешки, видя, что девушка совсем сбита с толку. Пританцовывая босиком на дорожке, она продолжала дразнить бывшую подругу:

– Что случилось? Неужто мы разозлились? Я-то думала, ты поблагодаришь меня за предупреждение: ведь твой жених и его друг уже здесь! Не иначе, ему не терпится на тебя полюбоваться. Разве не так?

– Нет! Нет! – прикрикнула Мариса. – Пойми, я не желаю, чтобы меня выдавали замуж как бессловесную скотину! Мне не важно, насколько он богат и красив, потому что я его уже презираю. Не желаю его видеть! Лучше наложить на себя руки, чем…

– А я еще сомневалась, переделают ли тебя они, все эти сестры, проповедующие смирение, послушание и… – Бланка скривилась, – правила! Только посмотри на себя! Ты стала на них походить: носишь ту же одежду, так же прячешь волосы, словно тебя уже постригли. Видела бы ты лицо Марио, когда я рассказала ему о тебе! «Какая жалость!» – вот что он твердил. Он был так удручен, что мой отец привел вас сюда и позволил отдать тебя в монастырь. «Она родилась для цыганской жизни!» – повторял Марио. А я… – Бланка участливо взглянула на подругу, склонив голову набок. – Я считаю, что ты просто глупышка. Видела я этого красавчика, твоего жениха! Высокий, одет щеголем, а его дружок и вовсе фат. Вдруг он тебя разбудит? По-моему, именно это тебе и требуется – вспомнить, что ты женщина, а не простая душа.

– О, моя душа так и так уже загублена. Я изо всех сил старалась исправиться, смирить свое своенравие, но разве это принесло мне что-то хорошее? Неудивительно, что мать Анжелина не перестает допытываться, уверена ли я в своем монашеском призвании. Но выдать себя замуж я не позволю, ты меня слышишь, Бланка? Ступай обратно и скажи им, что нигде не смогла меня отыскать, что я больна, что сбежала… Не хочу его видеть! Не допущу, чтобы меня показывали, как кобылу на конской ярмарке!

Бланка щурила на солнце хитрые глаза, и ее отношение к словам Марисы было трудно разобрать.

– Завтра мы все отправляемся в Севилью, на большую ярмарку. Как тебе известно, мой отец – лучший торговец лошадьми в округе, об этом все твердят! Затем мы, возможно, опять двинемся во Францию. Я слыхала, там многое изменилось, люди снова веселы. Для этого я к тебе и явилась. Возможно, когда ты выйдешь замуж, муж отвезет тебя туда.

Взгляд карих глаз был направлен прямиком в черные как маслины глаза; обе девушки были одного роста, но Бланка обладала более пышной фигурой, простая юбка не доходила до икр, блузка открывала загорелые руки, из-под низко срезанного корсажа виднелась хорошо развитая грудь. Мариса, укутанная с ног до головы, была настолько худа, что сошла бы за мальчишку, если бы не огромные карие глаза, отороченные темными ресницами, на изможденном лице. Бланка с ее черными как смоль кудрями затмевала Марису, казавшуюся рядом с подругой бледной и невзрачной. Но сейчас послушница сдернула с головы белую головную повязку, и ее волосы цвета чистого золота заблестели на солнце.

– Ты поедешь во Францию? О, как это чудесно – снова обрести свободу! Стоит мне тебя увидеть, как я начинаю чувствовать себя как птица в клетке.

– Бедная птичка! – насмешливо повторила Бланка. – Что-то я в последнее время не замечала, чтобы ты била крылышками по прутьям. Ты производишь впечатление счастливой узницы.

– Это разные вещи. Самой выбрать себе тюрьму – совсем другое дело. Я могла бы посвятить себя церкви: не думать самой очень спокойно и удобно. Но отдавать себя мужчине я не собираюсь!

– Я и говорю – глупышка! К тому же твой отец уже сделал все необходимое. Уверена, что, если ты не смиришься, он заберет тебя силой. У него вид человека, который ни перед чем не остановится. Ничего, вот увидишь его и передумаешь.

Для того чтобы скрыть свое огорчение и негодование, матери-настоятельнице пришлось прибегнуть к привычной маске бесстрастности. Возвратившись несолоно хлебавши, сестра Тереза что-то прошептала матери Анжелине на ухо и удалилась, шелестя юбками, так и не взглянув на двух господ, застывших в углу маленькой комнаты. Прежде чем заговорить, мать Анжелина глубоко вздохнула.

– Боюсь, девочка… несколько огорчена. Как я уже говорила, она собиралась вступить в наш орден. Вы должны понять ее чувства: сначала потрясение от отцовского письма, потом ваше неожиданное появление. Не дадите ли ей несколько дней, чтобы прийти в себя?

Мужчины переглянулись. Один вопросительно приподнял бровь, другой нетерпеливо пожал плечами и смахнул невидимую пылинку с рукава синего бархатного сюртука.