Дневник памяти - Дениза Алистер Страница 8

О Господи, как я могла проявить такую беспечность — нарушить все религиозные, общественные и семейные запреты, показав те участки тела, которые должны быть скрыты от посторонних глаз! Но самым ужасным было то, что я еще и разворошила плохие гормоны парня. Но и это все оказалось, как я тут же поняла, цветочками. Сейчас и мои собственные гормоны словно проснулись и забурлили. А я-то уж опасалась, не исчезли ли они навсегда. Но, как говорят, нет на свете ничего такого, что потом бы не повторилось. Если ты когда-то ездил на велосипеде, то сделаешь это без труда вновь, даже если не катался много лет. Я решила, что это знак свыше. Небеса дают мне знать, что я полностью вылечилась от любви к Сету. Сет и Ази должны вернуться менее чем через месяц, но мне сейчас было абсолютно все равно, как сложатся их отношения. Я подняла глаза к потолку и сказала:

— Спасибо.

Акбар подумал, что я расценила его слова за комплимент, и придвинулся еще ближе. Его правое бедро сильно прижалось к моей левой ноге. Я растерялась и никак не отреагировала на его поведение. Решив, что я не возражаю, Акбар осмелел еще больше. Он с трудом оторвал свое бедро от моего. При этом раздался негромкий хлюпающий звук, который издают обычно крепко приставшие друг к другу и насильно разъединяемые предметы. Не успела я и глазом моргнуть, как парень уже стоял передо мной на коленях и нежно гладил мои бедра мягкими и слегка влажными руками. Моя голова откинулась назад, и я громко застонала. Набухшие груди очутились прямо перед его лицом. Мое хриплое влажное дыхание скорее всего закоротило электрические контакты, поскольку в купе внезапно воцарилась абсолютная темнота. Однако паровоз издал длинный гудок, как бы сообщая, что у него все в порядке.

Переполошившиеся родители заколотили в стенку, спрашивая, все ли у нас в порядке, и услышали, как квартет дружно откликнулся в ответ:

— Все замечательно!

Акбар поинтересовался:

— Когда-нибудь играла в «темную комнату»?

— Это когда все прячутся, а один из игроков пытается на ощупь определить, кто есть кто? — уточнила я.

— Да, более или менее… Не хочешь поиграть? Все равно в темноте больше делать нечего.

— Сомневаюсь, что Гудда и Рита согласятся. Им явно не до нас.

— Тогда давай играть вдвоем.

— Вдвоем неинтересно. Ты будешь знать, что это я, а я — что это ты.

— Тогда придумаем какие-нибудь усовершенствования. Давай угадывать части тела.

Если Акбар предлагал мне провести состязание по анатомии, то я знала, что заранее обречена на неудачу. Но мне не хотелось расстраивать его отказом, и я согласилась.

Ладонь Акбара скользнула под моей юбкой прямо в трусики. Конечно же, он сразу догадался, куда попал. Вместо того, чтобы назвать место, где находилась его рука, он попросил:

— Можно потрогать?

— Ты уже и так… — единственное, что я смогла прошептать ему в темноте.

Мой ответ придал Акбару смелости, и его рука медленно и нежно погладила завитки волос, повлажневших от возбуждения. Ощущение оказалось таким приятным, что я всерьез испугалась, как бы не замурлыкать от удовольствия и не попросить его продолжать. Но Акбар не нуждался ни в каких подсказках. Его указательный палец раздвинул завитки посредине и коснулся моего лона.

Наступила очередь Акбара рисовать круги на моем теле, как некогда Доуиндер делал это с Ази. Только сейчас круги эти были значительно меньше, а ощущения наверняка намного сильнее, чем те, что испытала Ази. В руках Акбара мое целомудренное неопытное тело превращалось в грешное, жаждущее. Я моментально забыла обо всех предостережениях и наставлениях, мои ноги задрожали, а обтянутые шелком соски сами собой устремились навстречу его губам. Никогда раньше им еще не доводилось испытывать такие божественные ощущения.

Акбар дарил мне такое мучительное наслаждение, от которого, со страхом подумала я, у меня может остановиться сердце.

Но в разгар ликования и ласк ко мне вернулась жизненная сила и я перестала бояться за свое сердце…

Той ночью я лежала с раскрытыми глазами на койке в своем купе и страдала. Мне было стыдно, что я ничем не отплатила ему за его старания. Но ведь я ничего не знала и не умела. Что же касается всего остального — я имею в виду то, что произошло, — я не испытывала никакого чувства вины.

Если заниматься этим столь же прилично, сколь приятно, то все в порядке, сказала я себе. Если же неприлично, то мне придется прекратить, как прекращают все плохое, чтобы не опозорить свою семью.