Дыхание скандала - Элизабет Эссекс Страница 8

Боже милостивый! Антигона чувствовала, как жар разливается по ее лицу все выше, опаляя брови. Она определенно не поощряла Стаббс-Хея. Она просто столкнулась с неприятным человеком, в чьем характере леди Баррингтон печально обманулась.

Антигона через плечо оглянулась на шелковые кресла, где сидели ее мать и леди Баррингтон, чтобы посмотреть, как они отнеслись к вопиющему поведению мистера Стаббс-Хея. И это оказалось серьезной ошибкой, поскольку, когда Антигона отвлеклась, мистер Стаббс-Хей воспользовался возможностью сдержать свое вульгарное обещание и грубо облапал ее тыл.

И это оказалось последней каплей.

Прежде чем здравомыслие призвало ее к благоразумию, напомнило, что она должна быть доброй, благопристойной и тихой поддержкой для сестры, Антигона просто отступила и ударила его со всей силой возмущенного гнева, разливающегося от оскорбления. Удача, что удар пришелся Стаббс-Хею прямо в подбородок.

Он упал, как подкошенный, раскинув руки и обтянутые атласными бриджами ноги.

Мистер Стаббс-Хей, похоже, оказался хрупкой куколкой.

Антигона стояла над ним, тяжело дыша от боли в руке и без капли удовлетворения, все вокруг замерло.

Музыка оборвалась на пронзительной ноте, все глаза повернулись к Антигоне.

Никто не проронил ни слова. Никто не подошел к ней с предложением помощи или поддержки. Никто бровью не повел.

В многолюдной комнате так долго стояла тишина, что Антигоне казалось, будто все слышат ее затрудненное дыхание и тихий скрип, с которым переворачивалось у нее в груди сердце. На самом деле слышались только жалобные, недостойные джентльмена стоны мистера Стаббс-Хея.

Господи, помоги! На этот раз она определенно вляпалась.

Пылавший в ней жар, зародившийся от гремучей смеси досады и гнева, начал стихать. Потому что все глаза, которые, по ее предположению, должны были смотреть на нее с сочувствием или по крайней мере с удовлетворением от заданной мистеру Стаббс-Хею взбучки, вместо этого повернулись к ней с откровенным обвинением. Взгляды буравили ее, как горячее железо, давили грузом ухмылок свидетелей вопиющей сцены.

Все взгляды, кроме одного. Продубленный ветром блондин, вероятно, моряк — теперь Антигона ясно видела его загар и старомодную косичку, спадавшую на воротник сюртука, — на голову возвышался над остальными гостями. По его лицу растекалась широкая улыбка, будто он вот-вот в голос расхохочется, и пока Антигона стояла, пригвожденная к месту осуждением всего зала, блондин решительно шагнул вперед и любезно пришел ей на помощь.

— Браво, — сказал он, оказавшись рядом. — Красивая работа.

Антигона чувствовала, как на ее лице расцветает ответная улыбка.

— Спасибо.

Хотя больше никого ее поступок не позабавил.

— Негодная! Что вы наделали?! — Матрона в тюрбане театрально распростерлась рядом с мистером Стаббс-Хеем, как сопрано, умирающее по ходу оперы. — Ах, мальчик мой дорогой, что она с тобой сделала?

— Научила его манерам, — инстинктивно ответила Антигона.

Инстинктивно, но несколько неблагоразумно.

— Манерам? — драматическим эхом отозвалась дама. — Ах вы гадкая маленькая… девчонка! — Судя по ее тону и дружному вздоху гостей, она с таким же успехом могла употребить слово «блудница».

Матрона явно мамаша мистера Стаббс-Хея и, судя по сосулькам бриллиантов, свисавших с обширных сугробов ее груди, обладает значительным состоянием. И, несомненно, влиянием.

Продубленный ветрами рыцарь двинулся помочь лакеям унести бесчувственного мистера Стаббс-Хея. Антигона понимала, что ей понадобится серьезное подкрепление.

Повернувшись, она заметила, как мать поднимается с кресла, драматически прижав руку к горлу, и делает шаг вперед, а лорд Олдридж, стоявший в стороне от танцующих, в то же самое время отступает и потом совершенно отворачивается.

Это интересно. Оказывается, ее нареченный — не рыцарь в старинных латах.

По крайней мере она, похоже, нашла, хоть и против собственного желания, эффективный публичный способ убедить лорда Олдриджа, что она ему не подходит. Пока Антигона стояла над распростертым мистером Стаббс-Хеем, потирая горевшие костяшки пальцев, сплетни уже начали свое дело, в клочки раздирая ее репутацию. Даже провинциальное гемпширское общество так поднаторело в искусстве клеветы, что не успел закончиться контрданс, как репутация Антигоны целиком и полностью переменилась. Полминуты назад она была всего лишь обычной милой девушкой в скромном муслиновом платье, занявшей свое место в танце среди разряженной в шелка и атлас местной аристократии, а теперь она, похоже, становится, по модному выражению, «безумной, безнравственной и опасной» особой, с которой не стоит знаться.

Антигона была весьма довольна собой.

Это продолжалось лишь краткий миг. Эйфория от преподанного достопочтенному Джералду Стаббс-Хею урока держать руки при себе и радость от охлаждения страсти лорда Олдриджа уже начинали таять под взглядом матери, которая, вопреки ожиданиям Антигоны, смотрела на нее не как ангел-хранитель, а как Медуза Горгона из греческого мифа — «страшно глядящая, окрест которой и Ужас и Бегство». [6]

— Мама, я объясню.

Мать оборвала ее резким взмахом руки.

— Молчи, скверная девчонка, — прошипела она. — Никогда такого позора не испытывала.

— Мама, ты должна понять, он трогал меня…

Взгляд, мрачный и неумолимый, как яд, удержал Антигону от дальнейших слов.

— Конечно, он тебя трогал. Это танец, Антигона. Его так танцуют. — Мать крепко схватила ее выше локтя и потащила в сторону, оставляя позади единственного защитника Антигоны, ее загорелого рыцаря.

— Нет, его не так танцуют. — «Они что, все разум потеряли? Ни у кого глаз нет?»

— Довольно. — У матери не было ни капли иронии младшей дочери. — Молчи. Больше ни слова, — скомандовала она осипшим от напряжения голосом, подталкивая Антигону к леди Баррингтон.

Встав, хозяйка дома окинула Антигону взглядом столь же холодным и неприятным, как зимний дождь со снегом, потом повернулась и вышла из бального зала с тяжелой грацией большого корабля, разрезавшего спокойные воды. Антигоне, у которой не было возможности создать новую скандальную сцену, не оставалось ничего другого, как последовать за леди Баррингтон и матерью в волнах позора, который они продолжали изливать на нее.

Но Антигона чувствовала себя неуязвимой, как утка в воде. Скверно, что ее назвали в честь героини греческой трагедии — идея ее покойного ученого отца, — но это еще один повод оказаться впутанной в трагедию.

— Это просто нелепо. Мистер Стаббс-Хей лапал меня.

— Тише! Ты хочешь, чтобы тебя весь мир слышал? — Мать тащила ее из бального зала в коридор, подальше от любопытных ушей.