АмалиЯр - Ольга Смольянцева Страница 8

— Готовы? Можно ехать?

За воспоминаниями о прошлом Мали даже не заметила, что мужчина закончил разговор и теперь был полностью сосредоточен на ней. Его задумчивый взгляд блуждал по её лицу, словно выискивая какой-то изъян.

— Да, можно ехать, — согласилась девушка. — Только я, наверное, лучше на своей машине поеду.

У неё не было совершенно никакого желания на протяжении всего пути сидеть в напряжении, ожидая очередного этапа «проверки». Кто его знает, этого Гилимханова… Сколько тараканов в его голове гуляет?

— На работу больше не будете сегодня заезжать? — поинтересовался Яр.

— Буду, — слегка удивленно произнесла Амалия. — С чего Вы взяли, что не буду?

— Если будете, — твердо произнес Ярослав, — тогда не вижу смысла ехать на двух машинах.

Он обошел машину и, открыв пассажирскую дверь, грозно посмотрел на девушку.

— Амалия Дмитриевна, давайте будем вести себя как взрослые цивилизованные люди. Садитесь уже.

Мали едва не споткнулась, услышав эти слова. И это он ей говорит после своей чертовой проверки?

— Ярослав Викторович, кто бы говорил, — съязвила всё-таки девушка, усаживаясь на свое место.

Гилимханов без труда понял, на что намекает Амалия.

— Соглашусь. Возможно, я слегка переборщил, — однако в его голосе не было и тени раскаяния.

— Только слегка? — ехидно спросила девушка.

— Ну, вот… Узнаю старую знакомую. А то я уже беспокоиться ненароком начал, — так же ехидно заметил Яр и закрыл дверцу, прекращая таким образом ненужную дискуссию.

Когда они выехали со стоянки, Мали откинула голову и закрыла глаза. До производства нужно было ехать минут пятнадцать, и всё это время она рассчитывала провести в тишине. Хватит уже пререканий. Иначе их сотрудничество может закончиться, так и не успев толком начаться.

— Ночью Вы спите тоже в очках? — раздался неожиданно голос Гилимханова. — Или у Вас настолько чувствительные глаза, что даже тонированные стекла в машине не могут помочь?

Видимо, у Ярослава планы на ближайшую четверть часа были абсолютно другие.

— Вам мешает то, что я в очках? — не поворачивая головы, спросила Амалия. — Или просто хотите пообщаться?

— А если и то, и другое? Я нисколько не против общения, но то, что не вижу глаз собеседника, меня напрягает.

Амалия вздохнула, однако сняла очки и посмотрела на мужчину.

— Так лучше?

— Определенно, — довольно произнес Яр. — У Вас очень красивые глаза.

— Спасибо, — выдавила девушка и, отвернувшись, уставилась на пробегающие за стеклом пейзажи.

Ничего себе… Это что было? Комплимент? Он точно сумасшедший. Сразу пытался соблазнить её… И ведь никто не даст гарантии, что это целиком было спланировано. Затем пытался поставить её на место, подчеркнув, что предпочитает не иметь дел с женщинами. А теперь ещё и комплименты расточает. Или, может, это тоже часть плана? Амалия нервно потерла переносицу. Голову сломаешь, пока разберешься в этой абракадабре.

— У Вас очень необычное имя, — снова привлек её внимание Гилимханов. — Кто Вас так назвал, если не секрет?

— Не секрет, — Мали на долю секунды мягко улыбнулась. — Папа назвал. Он был ярым поклонником португальской певицы Амалии Родригеш.

Услышав имя знаменитости, Гилимханов улыбнулся так же, как это сделала несколько секунд назад девушка.

— Что смешного?

— Ничего, — успокоил её Яр. — Просто я и сам близко знаком с творчеством этой певицы.

Амалия недоверчиво посмотрела на мужчину.

— Только не говорите, что вечером, приходя после работы домой, Вы включаете её песни. Не поверю.

— А я и не собирался этого говорить. У меня просто мама на них помешана. Поэтому воспоминания о тех временах, когда я жил с родителями, тесно связаны и с Амалией Родригеш. Не припомню ни одного вечера, чтобы в нашей квартире не звучали романсы фаду.

Глаза Мали увлажнились. Его слова заставили вспомнить и свои вечера, проведенные под эту музыку. Как же всё тогда было здорово. Ей ещё не было и двадцати, а впереди была целая жизнь, овеянная сладкими мечтами и грезами.

— Всё в порядке? — её состояние не осталось незамеченным.

— Да, — прошептала девушка. — Извините.

Что за мужчина? Буквально за пару часов он смог провести её через волнение, страсть, ненависть, заставил усомниться в собственной компетентности, а теперь ещё и о прошлом неумышленно вынудил вспомнить. Давно уже она не испытывала такой букет эмоций за столь короткий промежуток времени. И честно говоря, предпочла бы этого больше не повторять.

— Вашего отца, я так понимаю, уже нет в живых?

Ну, что же ему неймётся то? Зачем он лезет в душу? Лучше бы каверзными вопросами по производству дверей забросал.

— Он умер много лет назад.

— Соболезную.

— Спасибо. Я уже смирилась с этой потерей.

Амалия снова отвернулась. Воспоминания об отце потянули следом за собой и другие. Вот она знакомится с Никитой… Вот он делает ей предложение… Вот она узнает о том, что беременна… Стоп! Она пообещала самой себе, что забудет об этом.

— А Ваши родители? Живы, здоровы, но Вы с ними уже не живете? — нужно было срочно отвлечься от страшных воспоминаний.

— Совершенно верно, — кивнул Гилимханов. — Я уже давно живу в собственном доме за городом.

— Здорово, наверное, — мечтательно произнесла девушка, — иметь собственный дом. Свежий воздух вокруг, природа.

— Да, — произнес Ярослав, подъезжая к большому цеху. — Этого не описать словами, это надо прочувствовать.

Заглушив двигатель, мужчина всем корпусом повернулся к Амалии.

— Ну, что, Амалия Дмитриевна, готовы?

Невинный вопрос вызвал у девушки табун мурашек по коже. Реакция на Гилимханова явно была нездоровой, и Мали это отчетливо понимала.

— К чему готова? — с наигранной легкостью спросила она.

— Показывать ваши с Ильей владения. Я хочу быть точно уверен в том, что сделка окажется выгодной.

— Все расчеты Вы должны были увидеть на бумаге ещё час назад, — тут же став серьезной, сказала Амалия.

— Я их видел. Но написать можно многое. Хотелось бы убедиться, что мощности вашего производства соответствуют тем задачам, которые на него будут возложены в будущем.

— Тогда идёмте.

В цеху они пробыли больше часа. Начальник производства водил их по подразделениям, подробно объясняя все процессы. К концу экскурсии ноги Мали гудели так, что хотелось плюнуть на всё и, сбросив туфли, просто посидеть где-нибудь в сторонке, пусть даже и на пыльных досках.