Тосканская графиня - Дайна Джеффрис Страница 8

Кастелло-де-Корси

В тот вечер, когда София была с мужем, их кухарка, Карла, укутывала платком спину и шею от сквозняков и поудобнее устраивалась в кресле возле двери. Приближалась темная ночь. В доме ее дочери, в одной из двух выстуженных комнат наверху, потихоньку собралось восемь человек. Трехлетний Альберто уснул наконец, и женщины принялись за работу. Сара пряла шерстяную пряжу в углу, Федерика сматывала с веретена шерсть, остальные устроились вокруг стола и вязали носки и одеяла. Комнату освещала лишь одна керосиновая лампа, окно было плотно закрыто одеялом, чтобы сквозь щели в ставнях наружу не просочился ни один лучик света.

Под ритмичное щелканье вязальных спиц и вращение колеса одна из них, Сара, тихим голосом стала что-то напевать. Мужья и сыновья этих женщин отправились воевать, никто не знал, где они сейчас и что с ними, и только когда они собирались вот так все вместе, на сердце у них становилось теплее и легче. Совместная работа связывала их в единый организм; несмотря на комендантский час, они собирались здесь ради общего дела, для того, чтобы прячущиеся в лесах мужчины не замерзли в грядущую холодную зиму без теплых вещей.

Как только было подписано перемирие и солдаты перестали воевать против союзников, в итальянской армии началось повальное дезертирство: каждому хотелось поскорее попасть домой, какой бы риск это ни представляло. Но потом Италию оккупировали немцы, и оккупантам понадобились мужчины, как солдаты, так и рабочие: теперь итальянцы нужны были Германии в качестве рабов либо здесь, в Италии, либо в лагерях в самой Германии. И мужчины побежали в горы, в леса, стали вступать в партизанские отряды. Некоторые из них вообще никогда не хотели воевать на стороне Германии, их мобилизовали в армию насильно. Другие не хотели воевать в принципе, ни на чьей стороне, а многие были сыты фашизмом по горло. Огромное множество сельских жителей поддерживало коммунистическое движение, и число таких постоянно росло. Поэтому сейчас в Италии вместе с пожаром мировой войны разгорался еще один, пожар гражданской войны между теми, кто стоял за фашистов, и их противниками.

Карла бросила быстрый взгляд через стол на Анну, свою старшую дочь, высокую и сильную двадцатипятилетнюю женщину, к тому же стройную, в отличие от самой Карлы, которой было уже почти пятьдесят, да и внешне она соответствовала возрасту. Муж Анны, бедняга Луиджи, погиб еще в 1941 году, когда был потоплен корабль «Зара», на котором он служил. Анне сообщили, что Луиджи принимал участие в бою с британским конвоем в Средиземном море. «Зара», тяжелый крейсер, построенный для Королевских военно-морских сил Италии, сначала был выведен из строя во время атаки британской авиации. А уже потом, во время яростного ночного боя с группировкой британского средиземноморского флота, пошел на дно.

– Габриэлла на месте? – спросила одна из более пугливых женщин.

Карла представила себе хорошенькую, прекрасно сложенную шестнадцатилетнюю дочь, свернувшуюся калачиком внизу на кухне вместе с Бени, маленькой трехногой собачкой; они вдвоем захватили единственное место в доме, где был очаг. Габриэлла давно уже просила, чтобы ей разрешили стоять на страже, и, зная, что та умеет свистеть так громко, что и мертвого поднимет, мать уступила.

– Ну, что новенького слышно от наших мужчин? – спросила у Анны одна из женщин.

Все, кто был в комнате, знали, что Анна – курьер, посыльная для связи с партизанским отрядом, хотя и она сама, и Карла редко говорили об этом. Конечно, все женщины деревни знают друг друга как облупленных, но береженого Бог бережет. Взять хотя бы Марию, старую каргу, живущую на углу площади, ту самую, чей внучек Паоло недавно взял и вступил в чернорубашечники Муссолини. Так называли членов добровольных вооруженных формирований милиции национальной безопасности страны, и где сейчас Паоло, никто не знал. В начале войны многие местные мужчины пошли служить в регулярную армию или на флот, и люди к этому относились более или менее нормально, но жестокость фашистских чернорубашечников по отношению к собственному народу – это дело другое. Их ненавидело большинство сельского населения Тосканы.

– Ничего нового, – опередила Анну с ответом Карла, и ее грубый голос простой крестьянки прозвучал совсем тихо.

– А кого, интересно, вы ненавидите больше, – спросила Федерика, – немцев или чернорубашечников?

Несколько секунд в комнате стояла тишина.

– Чернорубашечников, – сказала Сара. – В городе я видела, как они били и бросали в сточную канаву всякого, кто им не нравился. Даже беременных женщин. Стариков, молодых, им на это было плевать.

– Считают, что им все позволено.

– Потому что им позволили делать все, что захотят. Но попомните мое слово, нацисты тоже не сахар. Просто худших мы еще не видели.

Пока женщины перешептывались, мысли Карлы, как это частенько бывало, обратились к еде. Завтра она пойдет и насобирает грибов, а затем приготовит ризотто с грибами и каштанами. Подножный корм – дикий лук, разные травы, даже ягоды – всегда помогал крестьянам держаться в тяжелые времена. И ее кудрявый сынишка Альдо скоро пойдет на охоту и, даст бог, принесет дикого кабанчика, которых уже совсем мало осталось в округе.

Вдруг во входную дверь кто-то громко постучал, а потом раздался пронзительный свист.

– Быстро задуйте лампу, – сказал кто-то.

Карла ощущала страх каждой женщины, как свой; в полной темноте они сидели с пересохшими ртами и сдавленным горлом, прислушиваясь к звучащим на улице грубым мужским голосам. Сомневаться не приходилось, это чернорубашечники вышли прогуляться и немного повеселиться. Немцы ходить в темноте по улицам тосканских деревень не рискуют.

А вдруг чернорубашечникам взбредет в голову войти сюда и они застукают, чем тут занимаются эти женщины? Партизанам помогают…

Карла услышала, как открылась и снова закрылась входная дверь, а потом на улице раздался мужской гогот и женский смех. Неужто Габриэлла? Ну нет, это вряд ли.