Осенняя рапсодия - Вера Колочкова Страница 8

– У нас что, гости намечаются? – улыбнулся ей Олег, стараясь не показать своего недовольства. – Катюша без тебя ни одного дня прожить не может?

– А ты что, против? – удивленно подняла Настя белесые бровки.

– Нет, что ты…

– Олег! Ты же знаешь, мы с Катей как сестры… Она даже жила у нас какое-то время, когда у нее мама умерла, а отчим из квартиры выгнал… Да я ж тебе рассказывала!

– Ну да, ну да…

– И Лизочку я тоже очень люблю! Она мне как дочка!

– Слушай, я все хотел у тебя спросить… А папаша Лизочки – он кто? Или его вообще никогда не было?

– Да был, был папаша… Только как будто и не было. Теперь у него другая семья. Он и Лизу своей дочерью не признал…

– Понятно. Трагическая история. Она забеременела, он сбежал от ответственности…

– Да. Хотя бы и так. Только я не понимаю, почему ты таким тоном…

– Все, все, Настеныш! Сдаюсь! Не будем ссориться! У нас, понимаешь ли, новоселье намечается, к нам гости толпами со всех концов едут, а мы тут ссоримся! Давай быстро, мечи на стол все, что в доме есть!

– Ага! Бегу! Мечу! – запрыгала она радостно в сторону кухни. – Только метать особо нечего, конечно… Слушай, а может, ты в магазин сходишь? Тут недалеко, в соседнем доме…

– Я? В магазин? – удивленно уставился на нее Олег и тут же, будто собравшись внутренне, произнес: – Да легко! Конечно, схожу! Говори, что купить!

Честно сказать, он и не помнил, когда в последний раз покупал продукты в магазине. Марина никогда не посылала его в магазин. Как она говорила, он обязательно купит что-нибудь не то. Хотя чего тут особенного – продукты купить? Колбаса, она и в Африке колбаса. А сыр, он и в Голландии сыр. Так, что еще… Ага, вина надо купить! Гости в доме все-таки. Ого! А цены, цены-то какие… Странно, он до сих пор был уверен, что батон белого хлеба сущие копейки стоит. Что ж, хорошая получилась экскурсия, полезная. Спасибо Настюхе…

Дверь квартиры ему открыла Катя. Успела уже, приехала. Шустрая девчонка. Рыжая, быстроглазая. Не нравилась она ему именно этой шустростью, все время крутилась под ногами на правах лучшей Настиной подруги. И чего крутиться, спрашивается? Лучше б дома сидела, воспитанием дочки Лизы занималась. Хотя дома у нее своего тоже нет – снимает где-то квартиру, как и они с Настей.

– Ты на метле прилетела, что ли? Как Баба-яга? – входя в прихожую, буркнул он ей не совсем вежливо. – Времени всего ничего прошло…

– Нет. На машине ехала. Повезло, пробок не было. Да на этой окраине вообще пробок не бывает! А я быстро езжу…

– Вот именно, что быстро! – подала голос из кухни Настя. – Не ездишь, а гоняешь, как сумасшедший Шумахер! Ты поругай ее, Олег, поругай!

– Ой, да ладно! Не ворчи, подруга! Сама же знаешь – волка ноги кормят! А одинокую женщину – колеса! Надо же как-то на жизнь зарабатывать. Вот и кручусь-верчусь. Давай пакет, – повернулась она к Олегу, – сейчас за стол сядем. Отметим ваше счастливое соединение.

– Мам… А можно я этим поиграю? – в прихожую из комнаты притопала, держа в руках небольшую шкатулку, Катина дочка. Рыжая и быстроглазая, в мать.

– Не знаю, Лиз… А ты у тети Насти спроси. Где ты вообще это взяла?

– Там, в ящике… Я за ручку потянула, он и открылся…

– А ящики в чужом доме открывать нехорошо, – назидательно погрозил пальцем Олег.

– А почему?

– Потому, что ты здесь в гостях. А в гостях надо вести себя прилично.

– Так я же ее не открыла еще, я разрешения пришла спрашивать…

Лиза надула губки, вопросительно уставилась на мать, прижимая к груди шкатулку. Катя пожала плечами, потом махнула рукой – ничего, играй, мол. Забрав из рук Олега пакет с продуктами, тут же умчалась на кухню, защебетала там о чем-то с Настей. Олег чуть поморщился, помялся неприкаянно в маленьком коридорчике, потом заглянул в комнату. Лиза сидела на вытертом ковре, рассыпав вокруг себя содержимое шкатулки, перебирала в руках то ли пуговицы, то ли брелки, то ли монетки какие-то. Хозяйские. Вот и все вам воспитание. Несерьезная все-таки эта Катька! Его Машка, помнится, ничего подобного себе в гостях не позволяла. Марина дочерью занималась, всегда ей внушала, как можно себя вести, а как нельзя. Лиза, словно почувствовав его недовольство, подняла глаза, засопела сердито носиком. Он улыбнулся ей довольно равнодушно – ему-то какое дело? Не хочешь воспитываться – и не надо. Живи невоспитанной. Чужой ребенок – чужие заботы…

– Олег! Лизочка! Идите ужинать, все готово! – весело прокричала из кухни Настя.

– Я не хочу. Я в садике ела!

– Ну да! С каких это пор детей в садике кормят ужином? – удивленно спросила Настя, заходя из кухни в комнату. – Давай-давай, пошли…

– Я правда не хочу! Я в полдник две булки съела, свою и Сонькину! Она булки не ест, ей мама не велит. Говорит, что она и так толстая.

– Ну что это за еда – булки… – не унималась Настя. – Да и когда он был, твой полдник!

– Да ну, Насть, отстань от нее… Не хочет – не надо! Проголодается, сама попросит! – урезонила подругу Катя. – Давайте сядем уже, а то нам с Лизкой еще домой ехать!

В общем, первый их совместный семейный ужин прошел в теплой дружеской обстановке. Катька сказала довольно сносный тост, пожелав им любви и счастья, заставила поцеловаться, выпила полбокала вина, съела всю колбасу и срочно засобиралась домой. Зачем приезжала, спрашивается? Они и без нее могли счастья себе пожелать и тем более поцеловаться. Ладно, бог с ней, с Катькой. У него сегодня состояние души такое… всепрощающее. И если бы Катька вместе со своей невоспитанной дочкой ночевать у них осталась, он бы и это вытерпел. Хотя не дай бог, конечно. Когда за ними закрылась дверь, он решил совершить еще один подвиг. Обняв Настю, шепнул ей на ушко:

– А хочешь, я посуду помою?

– Ага. Помой, – довольно просто согласилась она, будто и не заметила его подвига. А может, и впрямь не заметила?

– Я очень, очень люблю тебя, малыш… Я так счастлив! И все у нас с тобой будет замечательно. Ты мне веришь?

– Верю. И я тебя тоже люблю. Только спать хочу безумно. Ты помоги мне с диваном разобраться, а потом посуду помоешь… Ага?

Когда он, кое-как разобравшись с чужой посудой и распихав ее по шкафам, тихо вошел в комнату, Настя крепко спала, разметав по подушке светлые прямые волосы. Постояв над ней, он чуть не прослезился от умиления. Ангел, чистый ангел. Его ангел. Нет, все-таки есть в нем что-то порочное от проклятого судьбой бедного Гумберта Гумберта, точно есть. Хоть сотая доля, но есть. Набоков вообще был гений, взял и воспел природный мужской порок. Наверное, не хотел воспевать, но так у него получилось. Настольная книга педофилов, как выразилась его умная и не в меру развитая дочь Машка, когда прочла «Лолиту» от корки до корки. Интересно, а Настя «Лолиту» читала? Надо будет спросить…