Студентка с обложки - Робин Хейзелвуд Страница 78

— Очуметь! Я уже думала, придется пустить на твое место эту дурочку!

Я сажусь рядом с Пикси, тяжело дыша. Я ходила на собеседования. Пришлось брать такси, ехать на метро и еще тысячу ярдов быстро бежать — но я успела.

— Итак, начнем! — Венда, наш преподаватель, дважды хлопает в ладоши и осматривает аудиторию. — Добро пожаловать снова на семинар «ООО». Как указано в программе, сегодняшняя дискуссия — продолжение темы прошлой недели: исследование женской наготы в викторианской живописи.

Т. е. еще один анализ бездарных картин, — пишет Пикси на полях моей тетради.

Ты хотя бы видишь, что они бездарные! — отвечаю я. Я немного отстала от программы.

Предмет «Оскорбление, осмеяние, отравление: образы женской дискриминации» сначала показался нам неплохим выбором: семинары только раз в неделю, материал спорный, список для чтения минимальный — идеальный дополнительный предмет. К сожалению, через некоторое время, когда мы уже не могли безнаказанно убрать его из расписания, этот курс явил свои истинные цвета. Мы с Пикси — еще по-доброму — прозвали его «Обалдение, одурение, опупение».

Венда приглушает свет.

— Давайте посмотрим слайды. Некоторые вам знакомы по Дийкстре.

Ди… чего?

Автор нашего учебника!

Ну, хорошо, сильно отстала.

Проектор плюется и моргает, а потом выдает первую картинку: очень бледная и очень обнаженная дама полулежит на цветочном лугу в окружении белых голубей.

— «Женщины: смотрите, как они дремлют» — мрачным речитативом выводит Венда.

Сегодня она тоже словно только встала с постели — в жакете-кимоно с колоколообразными рукавами, в черных атласных туфлях, напоминающих тапочки. Глаза у нее еще более запавшие, чем обычно, а крупное, пухлое, как подушка, тело прячется под пузырящейся тканью. Единственное во внешности Венды, что не вызывает ощущения сонливости — ее волосы. Кучерявые лохмы, которые с трудом скрепляет грязная резинка. Короче говоря, от волос до пяток эта женщина — один большой плакат под названием «Так одеваться нельзя».

Мы переходим к слайду номер два: женщина, повалившаяся на постель. В нескольких дюймах от ее растопыренных пальцев ручной веер; простыня искусно драпирует все, что ниже пояса.

— Возможно, эти образы покажутся вам успокаивающими, даже мирными, — продолжает Венда. — Но я усматриваю нечто другое — соображения?

Веер вибрирует?

Я фыркаю и скрываю смех жалким приступом кашля. Краем глаза я замечаю мелькание какой-то яркой кляксы. О, нет…

«ООО» преподают в Барнарде, женском колледже, связанном с Колумбийским. В группе три студента из Колумбийского университета, и к двум из них Венда относится с подозрением («Почему вы выбрали совместное обучение?» — спросила она меня и Пикси фальшиво нейтральным тоном, каким обычно осведомляются: «Почему вы состоите в Национальной стрелковой ассоциации?»). Третий — единственный представитель мужского пола на семинаре, Патрик, пользуется ее неизменным одобрением (а как же ему не быть любимчиком преподавателя феминистского предмета! Ведь он мужчина). Этот тощий тип сегодня щеголяет в шикарных красных подтяжках, красных высоких кроссовках и шляпе «пирожком».

Лицо Венды озаряется улыбкой.

— Патрик?

— Я вижу пассивных жертв, — поет Патрик.

— Отлично! Их изображают…

Венда взмахивает рукой, за которой Патрик следит голодными глазами, как собака за костью. Пока ее рукав не застревает в слайд-проекторе.

— Белые мужчины-художники? — догадывается он.

— Совершенно верно! Я полагаю, Патрик, ты намекаешь, что эти женщины не просто «спят». — Венда наконец высвобождает руку, чтобы изобразить в воздухе кавычки. — Их апатия настолько преувеличена, настолько явно выражена, что становится…

Притворной.

Высокохудожественной.

— Вампирической? — предполагает Патрик.

Безопасное решение: «вампирический», «садистский», «женоненавистнический» и «аутоэротический» — хиты этого курса, особенно в комбинации с Ледой, Офелией, Медузой, Цирцеей или Саломеей.

— Верно, Патрик! Отлично!

По экрану проплывают все новые изображения спящих красавиц, и я сама начинаю засыпать под их гипнозом, особенно после бешеного рывка сюда. Пикси же нетерпеливо барабанит маркером по тетради. Помимо наших общих претензий к «ООО», у моей подруги есть и свои: качество произведений искусства, которые нам показывают.

«Низкопробно! — возмущалась она на прошлой неделе. — Как если бы через сто лет кто-то взялся изучать фарфоровые статуэтки массового производства».

Наконец Пикси не выдерживает.

— Венда!

— Да, Серена?

— Хотя предметы искусства, которые вы демонстрируете, м-м, представляют интерес, я хотела бы подчеркнуть, что в этот период времени было создано много изображений активных, энергичных, не лежащих женщин, причем большая их часть — кисти более известных художников.

— Например?

— Ну, очевидный пример — Дега. Его серия картин про балет.

Рукава кимоно скрещиваются.

— Дега? Дега, который писал, как женщины раздеваются? — Венда усмехается. — Боюсь, вам придется поискать пример получше, Серена. Дега был вуайеристом. — Она становится за проектор. — Итак, как нам верно подсказал Патрик, пассивность этих женских фигур свидетельствует о скрытой виктимизации…

— Но разве нельзя сказать, что все художники — вуайеристы?

Я прячу улыбку: молодчина, Пикси-Палочка! У Венды на лице возникает выражение человека, не ожидавшего, что у лестницы еще одна ступенька.

— Некоторые — больше других, Серена. В конце концов, Дега писал раздевающихся женщин с точки зрения человека, который прячется в шкафу — и это не фигура речи. Он был страстным вуайеристом. А теперь перейдем к…

Она тянется рукой к кнопке.

— Но натурщицы, очевидно, знали, что он там! — настаивает Пикси. — Разве это не сводит так называемый вуайеризм к обычному художественному трюку?

— Нет, если от тебя как от зрителя ожидают вуайеристического восприятия, — вступает девушка из второго ряда.

— А разве восприятие — не реальность? — спрашивает кто-то.

— Нет! Восприятие — это восприятие. Оно становится реальностью только при сознательном выборе, — говорит третья.

— Ты хочешь сказать, что реальность — это сознательный выбор?