Тайна фамильных бриллиантов - Мэри Элизабет Брэддон Страница 78

Если бездушному злодею позволили жить припеваючи, гордо подымать голову в качестве владельца Модслей-Аббэ и главы торгового дома, пользовавшегося в течение двух веков честной славой, то ясно, что преступление терпимо обществом, потому что оно совершено одним из сильных мира сего. Если бы Генри Дунбар был нищий, который с голоду в минуту безумной злобы против человеческой несправедливости и неравенства поднял бы руку на своего богатого ближнего, то, конечно, полиция беспощадно преследовала бы его и довела рано или поздно до виселицы. Но в этом деле человек, возбуждавший законные подозрения, обладал высшей добродетелью, доступной нам, обладал миллионами, и полиция, так ловко преследующая низких и несчастных мошенников, отворачивалась и почтительно объясняла, что Генри Дунбар слишком великий человек, чтобы совершить такое дьявольское преступление. Эти и подобные мысли занимали меня, когда мы возвращались в гостиницу. Мы очутились дома не ранее половины седьмого и гостиничный слуга ждал уже нас с нетерпением, боясь, чтобы рыба не перестояла.

Пока мы обедали, я ожидал каждую минуту, что мистер Картер заговорит с ним об интересовавшем нас предмете; но он говорил все о посторонних предметах: о Винчестере, о последней судебной сессии, о погоде, о рыбалке — обо всем, кроме убийства мистера Вильмота. Только после обеда, когда на столе появились какие-то окаменелости, которые слуга выдавал за миндаль и изюм, мистер Картер приступил к делу. Впрочем, предварительная перестрелка была не без пользы: слуга стал очень разговорчив, откровенен и готов был рассказать все, что только знал. Я предоставил моему товарищу распоряжаться всем, и нельзя было без улыбки смотреть, как он, развалясь в кресле и держа в руках прейскурант вин, глубокомысленно рассуждал, который портвейн лучше: светлый, в сорок два шиллинга, или темный — в сорок пять.

— Я думаю, лучше попробовать номер пятнадцатый, — сказал он, отдавая прейскурант слуге. — Но смотрите, наливайте в графин осторожнее. Я надеюсь, что у вас погреб не очень холодный.

— О нет, сэр, хозяин наш очень заботится о погребе, — ответил слуга, выходя из комнаты, вполне убежденный, что имеет дело с двумя знатоками.

— Вам нужно закончить эти письма к десяти часам, мистер Остин, — сказал сыщик, когда вернулся слуга с графином портвейна на серебряном подносе.

Я понял намек и тотчас приготовил все, что нужно для письма, на маленьком столике у камина. Мистер Картер подал мне свечку, и я написал несколько строк к матери, пока он молча пил свой портвейн.

— Порядочное вино, — сказал он наконец, — очень порядочное; не знаете ли вы, откуда ваш хозяин достает его? Нет, не знаете. Вероятно, он сам разливал его в бутылки. Очень может быть, что он купил это вино на распродаже в Варен-Корте. Налейте себе стакан, — продолжал он, обращаясь к слуге, — а графин поставьте к камину, вино-то немного холодное. Да, кстати, я на днях слышал похвалы вашим винам от одного значительного, очень значительного человека.

— Неужели, сэр! — промолвил слуга, который, стоя на приличном расстоянии, очень тихо, почтительно отхлебывал свое вино.

— Да, о вашем отеле очень лестно отзывался не кто иной, как знаменитый банкир мистер Дунбар.

Лицо слуги просияло, и я, отложив в сторону письмо, которое начал писать матери, приготовил чистый лист бумаги для записывания слов слуги.

— Это, однако, была очень странная история, — сказал мистер Картер, обращаясь к слуге. — Налейте себе еще стакан; мой друг не пьет портвейна, и если вы мне не поможете, то я выпью всю бутылку и буду нездоров. Скажите, между прочим, вас допрашивали на следствии по делу об убийстве Джозефа Вильмота?

— Нет, — поспешно ответил слуга, — меня не допрашивали, хотя теперь и говорят, что нас должны были всех приводить к допросу. Вот видите, сэр, бывают такие вещи, которые один заметит, а другой — нет. Конечно, нашему брату не следует соваться вперед со всяким вздором, но ведь из целого вороха таких мелочей можно узнать что-нибудь и полезное.

— Но, конечно, кого-нибудь из ваших допрашивали? — сказал мистер Картер.

— О да, сэр, — ответил слуга, — прежде всего допрашивали хозяина, а потом буфетчика Бригмоля; но, сэр, надо сказать, что Вильям Бригмоль так занят собой, своими галстуками, воротничками, золотыми цепочками, что едва обратил бы внимание, если бы земля разверзлась и поглотила полмира. Я вам говорю это по чистой совести, без всякой злобы на Вильяма Бригмоля, с которым мы вместе служим вот уже скоро одиннадцать лет. Он, говорят, здесь буфетчиком целых тридцать лет, а, право, я не знаю, какая от него польза, кроме его манер и искусства заставлять скромных посетителей требовать дорогих вин. Что же касается следствия, то по этой части он столько же принес пользы, как римский папа.

— Но отчего же Бригмоля допрашивали предпочтительно перед другими?

— Потому что предполагали, что он знает об этом деле более всех нас, так как мистер Дунбар ему заказывал обед. Но я и горничная Элиза Джэн были в холле в ту самую минуту, когда вышли оба джентльмена.

— Так вы их видели обоих?

— Да, сэр, так же хорошо, как я вас вижу теперь. Признаться сказать, я очень удивился, когда оказалось, что убитый джентльмен быль не кто иной, как лакей.

— А вы не очень-то продвигаетесь с вашим письмом, — сказал мистер Картер, многозначительно взглянув на меня.

Я до сих пор еще ничего не записал, ибо не видел ничего важного в словах слуги; но теперь, поняв намек сыщика, принялся за дело.

— Отчего вас так удивило, что один из джентльменов был лакей? — спросил мистер Картер.

— Потому, сэр, что он казался истинным, природным джентльменом, — ответил слуга, — не то чтобы он был благороднее на вид, чем мистер Дунбар, или одет лучше его, напротив, платье мистера Дунбара было новее и красивее, но он отличался какой-то особенной небрежностью — верным признаком высокого происхождения.

— Какого вида был этот человек?

— Гораздо тоньше, бледнее и красивее мистера Дунбара.

Я записал слова слуги, но не мог не подумать при этом, что весь этот разговор был без всякой пользы.

— Бледнее и тоньше мистера Дунбара, — повторил сыщик. — Гм! Но вы еще заметили, что имели что-то сказать на допросе, если бы вас призвали в суд. Что это такое?

— Я вам скажу, сэр, это мелочь, безделица; я часто говорил об этом Вильяму Бригмолю и другим, но они уверяют, что я ошибся; а Элиза Джэн, глупая, ветреная девчонка, не может поддержать меня. Но я торжественно заявляю, что говорю правду и нисколько не ошибаюсь. Когда оба джентльмена вошли в холл, то сюртук того из них, которого после убили, застегнут был на все пуговицы, кроме одной, и в это отверстие виднелась большая золотая цепочка.

— Ну так что же из этого?

— Сюртук другого джентльмена был расстегнут, и я очень хорошо приметил, что на нем не было никакой цепочки. Но когда он возвратился после прогулки один, то я увидел на нем золотую цепочку, и, если я не ошибаюсь, ту самую, которая виднелась на груди убитого. Я готов почти утверждать, что это — та же самая цепочка, ибо золото было особенно темного цвета. Я все это сообразил только впоследствии и, конечно, очень удивился этому странному случаю.