НеВозможно - Даниэла Стил Страница 76

Январь Саша прожила не помня себя. Утром она приходила вгалерею, вечером шла домой, разговаривала мало и делала свою работ) . Все дела,касающиеся Лайама, она без объяснений перепоручила Бернару. Но поскольку Лайампока сидел с дочкой и не работал, никаких дел, собственно, и не было.

Дважды от него приходили просьбы перенести на полгода срокисдачи картин. Иными словами, все, касающееся Лайама Эллисона, откладывалось нанеопределенное время. Как откладывалась и Сашина жизнь.

Узнав причину ее состояния, снова прилетел Ксавье, ноговорить о Лайаме Саша отказалась. Они гуляли в парке с собакой. Ксавьепробовал вытащить мать в ресторан, но это предложение она отклонила. Казалось,она теперь вообще ничем не интересуется и ничем не занимается. От Эжени онузнал, что Саша упорно отказывается от всех приглашений. В феврале, когда онаприехала в Нью-Йорк, повторилась та же история. Она отказалась от всего вжизни, оставив себе только работу. Ксавье провел длительную беседу с Татьяной,и та приехала к матери переночевать. Но Сашину апатию так ничем развеять и неудалось, и в таком состоянии она прожила февраль, март, а затем и апрель,который провела в Париже. Потом она прилетела в Нью-Йорк готовить очереднуювыставку, и Марси с удовлетворением увидела, что дела как будто пошли напоправку. Саша по-прежнему была худа и измучена, но по крайней мере пересталапоходить на существо потустороннего мира, как было все последние месяцы. Онабыла несчастна, но хотя бы похожа на человека. Ни для кого из ее близкогоокружения не было секретом, что ей пришлось пережить. Все потихоньку обменивалисьновостями, но с самой Сашей этой темы не поднимали. Было видно, что она нехочет ни с кем ничего обсуждать. Саша прочно отгородилась от внешнего мира.Тело ее было здесь, а душа где-то еще.

В марте Лайам приехал в Лондон, закрыл свою студию и все вещиотправил в Вермонт. Он позвонил Ксавье, оставил сообщение, но, когда тотперезвонил, Лайам уже улетел назад. Он пробыл в Лондоне всего два дня. Ксавьерешил, и не без оснований, что Лайам сам не очень рвался с ним встретиться. Всеэти события с Шарлоттой и последующее решение Лайама – для обоих были тяжелы.Матери Ксавье даже не сказал, что Лайам прилетал в Европу. Для всех было лучшебольше не упоминать его имени.

Те перемены в Саше, что отметила Марси, еще нельзя былоназвать выздоровлением, но по крайней мере сердце ее как будто пересталокровоточить. Казалось, Саша дошла до какого-то предела и остановилась, что ужеможно было счесть обнадеживающим. Тяжело было видеть, как она скатывается поспирали в пучину отчаяния. Но сейчас Саша уверяла, что ей лучше, а в мае, всвой очередной приезд в Нью-Йорк, даже отправилась в свой дом в Саутгемптон.

Как и все вокруг нее, этот дом теперь был полон воспоминанийо Лайаме, но она по-прежнему ни с кем не делилась своими мыслями ипереживаниями. Уже много месяцев ни один человек в галерее ничего о Лайаме неслышал. От Саши и из его редких сообщений по электронной почте все зналитолько, что он находится с семьей в Вермонте, а маленькая Шарлотта идет напоправку. Теперь она уже была в восстановительном центре и могла самостоятельностоять. Примерно то же можно было сказать и о Саше. Ксавье, Тати, сослуживцы снетерпением ждали новых признаков жизни. Когда в мае Саша наконец улыбнулась,Марси облегченно вздохнула. В последний раз она видела у Саши улыбку в декабре,когда они с Лайамом ненадолго помирились перед его окончательным уходом.

На Сашино пятидесятилетие в Нью-Йорк прилетел Ксавье. Сашане хотела ничего устраивать, а только тихо посидеть вместе с детьми. Им наконецудалось уговорить ее сходить в ресторан, и она выбрала небольшой итальянскийресторанчик неподалеку, как она сказала – тихий и уютный.

– Поверить не могу, что мне уже пятьдесят! –посетовала Саша за столом. – Когда я успела так состариться?

– Мам, брось говорить глупости, – возразил Ксавье.В подарок дети купили Саше бриллиантовую брошь в виде двух перевитых сердец –от них обоих. Саше брошь очень понравилась. Браслет, подаренный Лайамом наРождество, с тех пор так и не покидал ее руки.

Марси с Карен предложили отметить юбилей и в галерее, ноСаша отказалась. Она уже давно не ходила ни на какие вечеринки, кроме тех, чтоустраивались по случаю вернисажей. С тех пор как ушел Лайам – а прошло уже пятьмесяцев, – она сознательно лишила себя всех развлечений. Она была похожана маленького, усталого зверька, впавшего в зимнюю спячку. Все близкие ей людиждали хоть какого-то признака оттепели. Ей надо было во что бы то ни сталопереболеть Лайамом. Но выздоровление что-то затянулось. Как будто их душиоказались так тесно переплетены, что, лишившись второй половины, ее душазасохла и умерла. Они за год успели стать частью друг друга. И теперь безЛайама ее жизнь потеряла все краски.

В нерабочие дни по случаю Дня поминовения, которыйотмечается в последний понедельник мая, Саша еще была в Нью-Йорке и решиласъездить в Саутгемптон. Татьяны в городе не было. А Ксавье был в Лондоне. Наследующей неделе Саше предстояло лететь в Париж. Но она с радостью отправиласьв последние перед отъездом выходные на море. Погода стояла еще прохладная, но ввоздухе уже пахло весной, и, когда Саша в пятницу уходила с работы, Марси судовлетворением отметила, что выглядеть она стала лучше. В последнее время Сашанаходилась под неусыпным вниманием своих друзей и близких, которые без концаобменивались впечатлениями о ее состоянии и обсуждали, чем бы его облегчить.Сашины постоянные уверения, что с ней все в порядке, никого, кроме нее самой,не убеждали.

Поездка за город в пятницу вечером из-за пробок на дорогахтянулась бесконечно долго. Застревая в пробках, Саша думала о Лайаме. Теперьона редко позволяла себе эту роскошь. Она понимала, что это опасно. И хотя состороны это было незаметно, предпринимала героические усилия к тому, чтобыприйти в себя. Сидеть и думать о нем – это была поблажка себе, которой онавсячески избегала. После четырех часов за рулем она наконец вошла в дом, имысли ее по-прежнему были заняты Лайамом. Спать удалось лечь только к полуночи.Она так и уснула с мыслями о нем, а утром проснулась бодрее, чем всегда. Какбудто несколько часов воспоминаний отчасти освободили ее от непосильного гнета.