Проклятая война - Людмила Сурская Страница 75

Я ждала. Костя в последнем письме обещал скоро быть. Сердце не обмануло, его бешеный стук и постоянные мучительные уколы, означали только одно, он на Курской дуге. Именно там, где развеивается в пух и прах миф о наступательной непобедимости гитлеровской армии. Я перестала есть, спать, металась на каждый стук к двери, слушала сводки и рвала из рук женщин газету. Теперь я понимаю, почему ты эти последние месяцы реже писал, тебе спать и то, бедный мой, было некогда. Господи, а я такая эгоистка со своими проблемами к тебе лезла. Приходил от тебя молодой человек, принёс посылку. Пока пил чай, я написала тебе ответное письмо. Но он ничего не сказал о той предстоящей страшной битве. И вот сегодня салют. Мы с Адой смотрели, как заворожённые на эту красоту. Ведь это для тебя и в честь тебя салютуют счастьем кремлёвские орудия. Я смотрела в окно на тот фейерверк и думала: "Слава взяла его за руки и водит хоровод, осыпая звёздами. А, похоже, он даже стесняется этого и совсем не придаёт такому звездопаду большого значения". Милый, милый Костя, как я тебя люблю. Разбивай скорее гадов в пух и прах и возвращайся к нам. Я замучилась бороться с Адой. Мне так нужна твоя помошь.

Этот чертёнок, наслушавшись красочных рассказов отца и дождавшись его отъезда на фронт, записалась на курсы. Я просмотрела тот момент, а, узнав об этом, быстро начирикала ему письмо, обвиняя его в безрассудстве поспособствовавшему её ребячеству. Она копия он. Ей бы воевать. Если вожжи отпустить, добром это не закончится. Костя растерялся, такого поворота он и сам не ожидал от своего ребёнка. Но меры принял быстро. Адуся в бешенстве. Неделю дулась на меня. Потом, принялась строчить ему грозные письма. Мне понятен её гнев. В то время, когда её товарищи по группе действительно ушли на задание в тыл, Адку оставили здесь, на месте. Не понимать, что это нашими стараниями достигнуто, она не может. О, кажется, это она, легка на помине. Что-то она долго топчется, не идёт рассказывать какая я несознательная… Нет, что-то не то. Да это не она… Я вылетаю в прихожую и почти теряю от радости сознание: "Костя!" Мы делаем шаг на встречу друг другу и нас уже не разлить. Уже потом он шепчет об удивительных августовских Курских ночах. В это время Земля проходит метеоритный поток Персея, и с неба то и дело срываются тяня за собой золотистый шлейф звёзды. А он смотрел и думал обо мне. Вспоминал Забайкалье… Мне страшно хотелось во всё это верить. Представить то, что он обнимал, в такую ночь ту дрянь, я не могла, не желала, не хотела…

Ада, поняв ещё с порога по разбросанным от прихожей и до спальни вещам, что приехал отец, ворвалась в дом, как ошалелая: не раздеваясь, стрелой пронеслась в кухню. Пусто. Развернулась и ринулась, было с ходу решать свой вопрос в спальню родителей. Но у двери поостыв, развесив по местам одежду, отправилась в кухню расстараться с ужином. К тому же, отец привёз много вкусных вещей, не грех посмотреть. Но на долго её благородства не хватило.

— Папуля, ты не хочешь поздороваться с единственной дочерью. Тем более поступил ты с ней мерзко, — заколотила она в дверь.

Костя, смеясь, чмокнул меня в нос и поднялся. Натянув брюки, вышел к ней. Та вихрем налетела на отца. Он крепко зажал её в своих объятиях, потом подхватив на руки, закружил по комнате.

— Сердитая дочура, какая ты у меня уже большая.

Дочь жадно обцеловала всё его лицо и снова прижалась к нему так крепко, словно пыталась слиться с ним воедино. Она переждала минуты две. Говорить не давало колотящееся сердце и заявила:

— Папуля не увиливай. Я тебя люблю, но ты бяка. Только не говори, что это не ты закрыл передо мной все двери на пудовые замки. Ты ж должен, как никто другой понимать, как это важно и почётно быть сейчас там. Долг, в конце концов, существует перед Родиной.

— Ну долг я один за всю нашу семью выполняю с головой. И потом, я ж не говорю тебе решительное — нет. Подрасти немного. Война завтра не кончится. Обещаю, я возьму тебя к себе.

— Точно?

— Моё слово.

Он посадил её к себе на колени и нежно поцеловал в раскрасневшуюся от возбуждения щёчку. Она мышкой сидела на его руках и не сводила с него своих влюблённых глаз.

— Папулечка, миленький… — чмок, чмок. — Как же я по тебе соскучилась!

Обмусолила всего. А он нежит и отцеловывается. Отец и дочь. У них своё притяжение и свои тайны. Чем лучше я его узнаю, тем больше восхищаюсь. И непросто восхищаюсь, а влюбляюсь всё больше и больше, увязая в собственном муже с макушкой. Слушая их дипломатические переговоры, я, набросив халат, поднялась. Прижала ладони к горящим щекам, подошла к зеркалу. Из-за матового стекла на меня смотрела глуповато счастливая барышня. Сгоняя с лица улыбку, я отвернулась. Все бабы в счастье уязвимые дурочки. "Ты забыла от радости, что он приехал от твоей соперницы и уедет к ней. Понятно, что Костя считает её "обстоятельством", но ты то знаешь, что это не совсем так с её стороны и "воробушек" всеми правдами и неправдами попробует занять твоё место". — Корю я своё счастливое отражение и потухаю. Дорога к правде всегда очень запутана. Учитывая его характер, он постарается держать меня в неведении. Исключительно ради меня. Естественно, чтоб не переживала. Такой уж он есть. Придётся подыграть ему в этом.

Я вышла к ним и притулившись спиной к стене наблюдала за тем, как они воркуют, обнявшись на диване. Сколько у моего счастья времени: день, два… А тот "воробушек" совсем рядом с ним летает. Господи, что ж ты делаешь таких умных мужиков глупыми и беспомощными перед бабьей хитростью. Пока он разрабатывает планы гениальных военных операций, сам угодил в котёл умело организованный хитренькой девочкой, Дюймовочкой. Получается, он, всего лишь пешка в чужой игре и ничем не лучше своих друзей отцов-командиров. Все ать, два, левой, завели себе почти каждый по походной жене и воюют с удобствами. Не считают зазорным иметь рядом с собой по "матрасу". Кивают друг на друга. — все, мол, так делают. Кто может конечно… Главное, ни про кого, ни слова. Шум идёт только о Костике. Значит, в тех случаях подобрались барышни без претензий, а эта из "матраса" хочет явно достичь большего. К тому же, все те доблестные военачальники скоро забудут об этом, и уж точно не будут мучиться угрызениями совести, а мой рыцарь изведёт себя упрёками и сожалениями. Дело не только в его характере. Беда ещё и в том, что они просто полководцы, а он герой. А с героя у времени и людей другой спрос будет. Опять же, он красивая личность и физические данные вес имеют. За это будет цепляться время и проявлять интерес писчая братия. Это пока война ему всё прощают, только воюй и бей фашистов, а потом поищут пятнышки на мундире, и чем дальше будет время откатываться в мир, тем больше усердствовать примутся людишки. И не военные подвиги его их будут интересовать, а личная жизнь. И вот по ней они будут выносить приговор, стоящий он был или как все. Жаль, что нельзя ему сказать это. И нечего мечтать, сейчас, не поймёт. Не до мелочей, на коне. Муторно, но придётся держать это в себе. С прежним Костей поговорила бы, а с этим — героем нельзя. А так хочется предостеречь, что за его слабость придётся платить болью не только нам с Адой, но и внукам, правнукам. Со временем пнёт не один, и по рукам не стукнешь. Так захочется, чтоб у самого любимого и великого гения войны было всё чисто и идеально, но, к сожалению, мы имеем то, что имеем и он такой, какой есть. Жаль, что нельзя предостеречь, а было бы в самый раз, ещё не поздно остановиться и всё можно выправить. Только вот беда, он не поймёт и не услышит меня сейчас. Посчитает за брюзжание и нотации. Может в сердцах отшатнуться, тем более, есть куда бежать — на фронт, и есть к кому — с нетерпением ждущей моего промаха "воробушку". К тому же, не ту он женщину выбрал, чтоб получив своё в войну, тихо забилась в щель и сидела, как случилось это с другими. Трезвонить будет до конца дней своих. Он чувствуя себя героем, ни слушать, ни воспринимать сейчас меня не будет. Не дай бог встанет в позу: а как же гений, а его не оценили. Как страшно: он тот и не тот. Богородица, помоги, и этот период надо пережить. Сегодня он дома со мной, Адой, а завтра или после завтра уедет и спокойненько пойдёт к ней. Не сразу, но пойдёт. У мужиков нет сердца. А мне надо всё это стерпеть. Ужас! Как с этим мириться? Пресвятая дева, дай мне силы! Надо кончать это истязание себя. Не поможет и ничего не изменит. И вон же он воркует с нашей дочерью. "Юлия, будь молодцом. — Приказываю я себе. — Натяни улыбку, подойди, приласкай его, понежь и накорми". Я так и делаю. Чтоб там не было он сегодня мой, наш и я, собрав силы в комок, улыбаясь, чмокаю его в стриженую макушку и, обнимая за широкие плечи, говорю: