Повелитель душ - Луанн Райс Страница 74

– Да, я помню, – заметил Джон в подушку.

– Твоя мать очень сердилась на меня за то, что я взялся защищать такого человека. Весь город ненавидел меня тогда, как тебя сейчас. Не знаю, помнишь ли ты голос своей матери…

– Помню, – отозвался Джон.

Лейла была довольно старомодна по своим убеждениям. Несмотря на свой ум и талант, она не стала даже думать о карьере и предпочла стать просто женой и матерью. Однако, когда она говорила, в ее голосе слышались нотки Луи Брандейса, обращающегося к суду.

– Пэтти, – сказала она мне… – судья покашлял и пояснил: – Она была единственным человеком, которому я позволял называть меня «Пэтти».

– Я знаю, – произнес Джон, окончательно убрав подушку с лица и посмотрев на отца.

– Так вот, она сказала мне: «Пэтти, я не хочу, чтобы ты защищал этого Джека Карей. Ты должен отказаться от этого дела». Вот что она мне сказала.

– Да, – сознался Джон, – я сам это слышал.

– Она просила меня отказаться от этого дела… – ради нее, ради нашей семьи, ради всего самого дорогого, что у меня было. Она взывала к моему католическому воспитанию и чувству справедливости. И, в конце концов, знаешь, что она мне сказала? «Пэтти, неужели ты не понимаешь, что, защищая убийцу, ты помогаешь ему избежать справедливого возмездия?»

Произнося эти слова, судья увидел, как Джон в отчаянии закрыл глаза, словно почувствовав головокружение и тошноту.

– Тедди говорит то же самое, – отметил он, не открывая глаз.

– А ты сам как считаешь? – спросил Патрик.

– Я говорю себе, что защищаю конституционные права людей, что Грег Меррилл имеет право на адвоката и справедливый суд…

– И?..

– А потом я вижу белую руку Аманды Мартин, торчащую из волнолома… Она застыла в таком положении, как будто в последние минуты бедная девушка отчаянно пыталась ухватиться за спасательный трос.

Судья слушал молча, не перебивая.

– А потом я вспоминаю Кейт Хэррис… – эту женщину, которая приезжала сегодня.

– И что?

– Ведь это ради нее я нарушил адвокатскую этику.

– Я сразу об этом догадался.

Джон удивленно посмотрел на отца:

– Каким образом?

– Она так очаровательна, – мягко произнес судья. – Ради нее я бы тоже нарушил адвокатскую этику.

– Все это ведь очень серьезно, папа, – сказал Джон. – За это меня могли бы лишить адвокатской лицензии. Но беда в том, что…

– …что ты готов сделать это опять, – продолжил за сына Патрик.

– Откуда ты знаешь?

Судья вздохнул. Окно спальни Джона выходило в сад, где стояла высеченная Лейлой статуя богини Правосудия – такая, какой ее всегда изображали – с завязанными глазами и весами в высоко поднятой руке. Мэв имела обыкновение насыпать в чаши весов крошки для птиц – и воробьи с кардиналами, прилетавшие поклевать их, часто устраивали на статуе шумную возню.

– Ты ведь не каменный, – глядя на статую, сказал Патрик. – У тебя есть сердце.

– Я думаю, мне придется отказаться от дела Меррилла.

– Как – отказаться? Думаешь, кто-то сможет сделать эту работу лучше, чем ты?

– Не знаю, но я не хочу ее делать, – ответил Джон.

– Так ты серьезно раздумываешь об этом? – спросил судья, ошеломленный столь решительным заявлением сына.

– Да. На сегодня у меня назначена встреча с доктором Беквитом. Мы планировали встретиться с Мерриллом, обсудить последние заключения психиатра и разработать на их основе стратегию защиты. Но я чувствую, что не могу этого сделать.

– Потому что ты в это не веришь?

– Потому что меня тошнит от всего этого. Потому что я больше не хочу жить в голове Грега Меррилла.

Патрик сел на кровать у ног сына. Грязно-золотистый Брейнер, улегшись на полу, положил голову судье на колени.

– Мне все это знакомо, Джон, – сказал он. – Я сам через это прошел. Это такое опустошение, такое отчаяние, от которого никуда не убежишь, нигде не спрячешься… Верно?

– Да, – согласился Джон. – У меня не идут из головы преступления Меррилла. Я знаю, что двигало им – все эти фантазии, толкающие его на убийства… Я знаю, что Фил Беквит считает его очень ценным для науки пациентом… Но сейчас мне хочется только одного: отстраниться навсегда от этого дела.

– Забраться под одеяло и спрятать голову под подушку…

– Да, забыться и ни о чем не думать.

– Именно поэтому в нашей профессии столько алкоголиков. После стольких стрессов в суде лучшее лекарство – пропустить рюмочку односолодового скотча… А ведь и в самом деле, – хитро подмигнул сыну Патрик. – Что скажешь?

– Вообще-то ведь еще середина дня, – пробормотал Джон, но в то же время приподнялся на локте и спустил ноги с кровати.

– Ну и что. Выпить по рюмочке – лучше, чем валяться в кровати, – добавил судья. – Спать будешь, когда выйдешь на пенсию.

Они спустились вниз, в кабинет Патрика. Брейнер последовал за ними и выглянул по пути в выходящее на улицу окно, словно желая убедиться, не было ли там Кейт. Заметив, что Джон тоже бросил взгляд за окно, судья с трудом сдержал улыбку.

Когда они пришли в кабинет, Патрик достал из серванта красного дерева два тяжелых бокала и графин из уотерфордского хрусталя. Вынув пробку, он закрыл глаза и с видом знатока поднес горлышко к носу, чтобы оценить аромат виски.

– Это нужно пить без льда, – сказал судья, наливая.

– Что это?

– Талискер двадцатилетней выдержки.

Патрик передал бокал Джону, и они чокнулись.

– За адвокатов! – воскликнул судья.

Отец и сын осушили бокалы, и Патрик налил еще.

– Только осторожнее, Джонни, – сказал он, затыкая графин пробкой. – Если не остерегаться, то так запросто можно стать алкоголиком. Многие хорошие адвокаты попадаются в этот капкан.

– Я знаю, – ответил Джон, потягивая виски маленькими глотками. – В детстве, когда я приходил к тебе в суд, мне довелось повидать немало пьяниц-адвокатов… Многие из них были ирландцами – Брэди или О'Нейл, например… И тогда они казались мне отвратительными – красные распухшие лица, налившиеся кровью глаза и этот ужасный запах спиртного, который всегда их сопровождал…

Судья кивнул.

– Но теперь я их понимаю.

– В самом деле?

– Да, потому что это, к сожалению, издержки нашей профессии, – произнес Джон, снова отпив виски. – У каждого из них был свой Грег Меррилл, которого нужно было защищать в суде, несмотря ни на что…

Судья опять молча кивнул.