Ваниль и шоколад - Звева Казати Модиньяни Страница 74

Прочитав письмо Пенелопы, Андреа почувствовал, что ему не хватает воздуха. Измена жены оглушительно ударила по его самолюбию. Пусть это старая история, пусть она давно закончилась, ему от этого было не легче, тем более что Пенелопа не побоялась признаться: она «страстно любила» Раймондо Теодоли. А он так ничего и не заметил. Разве он мог вообразить, что мать его детей способна на измену? Он всегда верил, что он единственный мужчина в ее жизни.

Как только у него появилась свободная от забот о матери и детях минута, Андреа продолжал спрашивать себя, что такого особенного могло быть в этом Мортимере, как ему удалось разжечь страсть в такой женщине, как его Пепе? Она назвала его «изумительным». Андреа знал только одного изумительного и неотразимого мужчину: себя самого. По крайней мере он был в этом убежден, пока не прочитал письмо Пенелопы. Признаваясь в измене, она написала, что осталась с ним, осознав, что он единственный мужчина ее жизни. Они были на грани развода, а он ничего не знал!

Случайно увидев в этот момент Луку, Андреа подумал: «Третьего ребенка мне родила шлюха». Он не сомневался, что Лука его сын. Мальчик был похож на него, как две капли воды. Он инстинктивно подхватил сына на руки и крепко прижал к себе.

– Я очень тебя люблю, – прошептал он.

– Отпусти, – строго приказал мальчик.

– Ни за что, если не подаришь мне один из твоих особых поцелуев, – ответил Андреа.

Лука коснулся щеки отца розовыми губками и исполнил свое фирменное: «Бррр». Андреа опустил его на пол, чувствуя, как глаза щипет от подступающих слез. Пенелопа подарила ему трех чудесных и трудных детей. Она носила их в своем лоне по девять месяцев и никогда не жаловалась, никогда не обременяла его женскими проблемами. А может, у нее их не было, этих женских проблем? Наверняка он не знал, но ему всегда казалось, что месяцы беременности были для нее периодом абсолютного блаженства. В это время она была более веселой и оживленной, чем обычно. Только перед самыми родами он замечал, с каким трудом она передвигается, и глаза у нее становились громадными, глубокими и блестящими.

Вспоминая об этом, Андреа ощутил вспышку нежности к женщине, которую всегда любил, но почти тотчас же гнев взял верх в его душе. Ему хотелось знать историю ее измены досконально, во всех подробностях. Может, Пенелопа ему солгала? Что, если история с Мортимером – просто выдумка, чтобы возбудить его ревность? Да, но ведь есть же пачка писем у нее в столе… Он до сих пор так и не решился их прочитать. А может, стоило? Может, прочитав письма, он обнаружит, что речь идет о невинных пустяках? Но нет, если бы это был пустяк, она не стала бы его успокаивать и писать, что его вины тут нет. Или он ошибается? Нет, если бы она и вправду изменила, то непременно возложила бы всю ответственность на него.

Андреа казалось, что голова у него вот-вот лопнет, разлетится на кусочки. Признание Пенелопы сводило его с ума. Он знал только один способ сбросить напряжение: устроить скандал. Но кому устраивать скандал, если Пенелопы здесь нет? Не станет же он набрасываться с криком на детей! Лючия и Даниэле сидели за столом в столовой и готовили уроки. Со свойственными ей цепкостью и упорством Лючия пыталась втолковать брату некоторые элементарные математические понятия, то и дело перемежая пояснения одним и тем же вопросом: «Понятно, тупица?» Лука играл машинками на полу в прихожей со своей сверстницей, дочкой консьержа.

– Присцилла! – рявкнул Андреа. Домработница вошла в гостиную.

– Да, синьор? – спросила она.

Ему абсолютно ничего от нее не требовалось, и он начал лихорадочно искать предлог.

– Ты не отдала мне чек за покупки, – продолжал он на повышенных тонах. – И между прочим, сдачу со ста тысяч лир.

Гневным жестом филиппинка протянула ему чек из супермаркета.

– Это ты мне должен еще two thousand [17]лир! – возмущенно заявила служанка.

И в самом деле, счет, который Андреа принялся тщательно изучать, был на общую сумму в сто две тысячи лир.

– Ты потратилась и на Мухамеда тоже, – едко заметил Андреа, увидев, что Присцилла купила крем для бритья и лезвия, которыми он не пользовался.

– Синьора никогда меня не попрекает по пустякам, – обиделась Присцилла.

– У синьоры есть скверная привычка на все смотреть сквозь пальцы. Ты мне должна восемнадцать тысяч лир, и я вычту их из твоей зарплаты.

– На тебя синьора тоже закрывает глаза, – атаковала его Присцилла, – но ты на нее за это не сердишься!

Этот человек покушался на ее маленькие привилегии, включавшие в себя и мелкие траты на личные нужды. Такое отношение ей не нравилось.

– Ты уволена! – заорал Андреа.

Увидев, что он не шутит, Присцилла испугалась. Она не могла позволить себе потерять работу в доме Донелли. Конечно, все они тут были чокнутые, но все-таки они ее уважали, регулярно платили зарплату, а главное, хорошо относились к ней.

– Синьора меня наняла, и только она может меня прогнать, – сурово ответила Присцилла, пряча свой страх.

Андреа вовсе не хотел ее выгонять. Без нее он был как без рук. Но и потакать сметливой филиппинке он тоже не собирался. Надо показать ей, кто в доме хозяин.

– Поди расскажи это на бирже труда. Тут раздался звонок в дверь.

– Иди открой, – приказал Андреа.

– Да, синьор, – ответила она с широкой улыбкой.

Буря миновала. С облегчением переведя дух, Присцилла решила воздержаться от набегов на семейный бюджет. По крайней мере до возвращения хозяйки.

Из прихожей донесся восторженный вопль Луки.

– Здравствуй, дедушка! – закричал малыш.

Итак, приехал тесть. Андреа пошел поздороваться с ним.

– Ты прибыл как нельзя вовремя. Мне надо съездить к матери. Ты не мог бы немного посидеть с детьми?

Тесть окинул его серьезным взглядом без улыбки.

– Угости меня чашкой кофе и сигаретой.

Мими Пеннизи уселся в кресло прямо в прихожей и посмотрел на носки своих начищенных до блеска башмаков.

– Якобинский террор – побочное дитя Жиронды, – изрек он. И, поскольку зять смотрел на него в полной растерянности, пояснил: – Я пришел к этому выводу в результате углубленного изучения войны в Вандее. Видишь ли, в то время практически велись две войны: одна против монархии, а другая – против оппозиционеров республиканского правительства. Вот отсюда и заговоры, преступления, политические убийства. Врагов видят повсюду. Так рождается извращенная логика, видящая в массовом уничтожении средство разрешения политического конфликта.