Роковая дама треф - Елена Арсеньева Страница 73

– Стой здесь! – приказал покупатель, решив, что было бынеприлично водить какую-то цветочницу, пусть даже с фиалками, по обиталищубывшей императрицы. – Я отыщу ее величество, и если она захочет, то удостоиттебя своим вниманием.

Цветочница скромно кивнула, и покупатель скрылся за зеленымипортьерами.

Стоило им сомкнуться, как скромность слетела с цветочницы,подобно луковой шелухе.

Пожалуй, так даже лучше, размышляла она. Императрица можетне пожелать ее слушать, может не поверить ее словам, может просто-напростопрогнать ее, ибо известна преданностью своим фрейлинам и подругам. Цветочницаполагала, что не напрасно бог дал ей несколько минут свободы и одиночества.Ведь если господь по-прежнему будет милосерден, она отыщет то, что ищет, сама –и свершит наконец свою месть. Она выскочила в противоположную дверь и побежалапо узкому темному коридору, который отлично знала по описаниям, заглядывая то водну, то в другую дверь.

Но замок словно вымер, и цветочница подумала, что и отсюдабегут, бегут люди, узнав, что войска союзников стремительно продвигаются кПарижу. «А что, если и она тоже уехала?!» – с ужасом подумала цветочница. Новот за очередной дверью перед нею открылась наконец та комната, которую онаискала.

Да, именно эта – обтянутая красным шелком и обшитая чернымигалунами, знакомая по рассказам подкупленных служанок. А вот и занавесь передальковом. Там стоит кровать. Огромная кровать, которая почти не пустует, иболюбовные аппетиты графини беспредельны. Вот и сейчас из-за шелковой завесы доносилисьритмические поскрипывания и женские стоны, более похожие на всхлипывания,стоны, слившиеся с тяжелыми вздохами мужчины.

Она здесь. Здесь!

Цветочница бесшумно поставила на пол свою корзину ипроворным движением отсоединила длинную ручку. Распрямила ее, с усилиемпотянула – и под ивовой трубочкой открылся длинный, обоюдоострый клинок, тонкийи гибкий, но смертоносный, как змеиное жало. Цветочница коснулась его ногтем имечтательно улыбнулась.

Потом лицо ее стало строгим. Она внимательно смотрела напляшущую занавесь алькова, пытаясь различить контуры двух тел. Наконец ей этоудалось: любовники перестали кататься по постели, дама оседлала своегопартнера, и очертания ее фигуры стали видны достаточно хорошо для того, чтобыне промахнуться.

«Хорошо, что шелк красный – кровь будет незаметна», –подумала цветочница и шагнула к алькову, как вдруг…

– «Что? Крыса? Ставлю золотой – мертва!»

Женский голос, цитировавший «Гамлета», звенел такойуничтожающей насмешкой, что цветочница остолбенела. Она сразу узнала этотголос, ведь он принадлежал той женщине, которую она искала, которую хотелаубить, но… но раздавался он отнюдь не с постели, а из-за ее спины!

Цветочница на миг зажмурилась. Наконец нашла в себе силыповернуться и с ненавистью взглянуть на смуглую, роскошно одетую женщину сяркими и прекрасными глазами, которые искрились победительной насмешкой.

– Анжель… – промурлыкала темноглазая дама. – Тебе идут этицветы! Вот уж воистину – lа humble violette [79]! – Она закатилась злораднымсмехом. – Так, кажется, называл тебя злополучный Фабьен?

Дама торопливо перекрестилась, а когда опустила руку, тоувидела жало клинка у самого своего горла.

– Именно так, сударыня, – с напускным смирением проговорилацветочница. – Вы ведь были очень привязаны к моему бедному супругу? Утешу: вамочень скоро предстоит встреча с ним.

– Ты опять промахнулась, моя крошка, – с сожалениемпроизнесла дама, улыбаясь кому-то, стоявшему за спиной цветочницы, и в то жемгновение руку ее стиснула мужская рука – да с такой силой, что пальцы молодойженщины разжались и клинок со звоном упал на пол.

– Извините, графиня, я позабыл крикнуть, подобно Полонию:«Меня убили!» – как следовало бы по Шекспиру, – со смирением проговорил мужскойголос, показавшийся знакомым.

Цветочница резко обернулась и увидела полуголую девицу, всееще стоявшую на коленях в постели, с ужасом взиравшую на происходящее. Высокийрыжеволосый мужчина поднял оружие с полу, положил на стол так, чтобы цветочницане могла до него дотянуться, и небрежно махнул девице: «Пошла вон!» Девицу какветром сдуло, а он принялся застегивать штаны.

– Но, друг мой, вы хотя бы успели получить удовольствие? – ссочувствием в голосе спросила черноглазая дама и без тени смущения уперласьвзором в явственную выпуклость на его лосинах.

– Нет, – буркнул мужчина. – Роль Полония оказалась слишкомответственной и потребовала всего моего внимания. Так что я не возражал быпротив антракта с какой-нибудь хорошенькой Офелией…

– Вы извращенец, Моршан! – засмеялась дама. – Ведь Офелиябыла дочерью Полония!

– Ну что поделаешь, я уже давно ничего не читаю! – развелруками Моршан, и вдруг взор его исполнился надежды. – А не пришла ли пора,сударыня, мне получить наконец старый должок – то, что вы посулили мне еще там…в гостиной со стеклянной стеной?

Дама испытующе взглянула на цветочницу, которая с ужасомсмотрела на мужчину, словно увидела восставший из гроба призрак.

– Помнишь, как это было тогда, Анжель? Помнишь? – Оназакатилась истерическим смехом, но вдруг сделалась серьезной и хриплопрошептала: – Бывают мгновения, когда смерть близка к нам и нас неумолимовлечет в ее объятия. Ты чувствовала, когда шла сюда, что идешь навстречусмерти, Анжель?

* * *

«Нет! – могла бы ответить Ангелина. – Нет, я верила вудачу!» И в самом деле, когда неделю назад, на площади Людовика ХV, она узналав толпе мадам Жизель, ей показалось, что бог все же внял ее мольбам. Ведь всевремя с тех пор, как Ангелина наконец обосновалась в Париже, она искала графинюд’Армонти повсюду и уже опасалась, что та ускользнет от ее мести, ибо многие изярых приверженцев Наполеона покидали столицу, страшась, что русские все-такивойдут в город, несмотря на все меры, принятые бывшим «властелином Вселенной».

По единодушному согласию знатоков военного искусства,Наполеон нигде не выказал столько прозорливости и энергии в военных делахсвоих, сколько выказал ее в пределах самой Франции. Быстро переходил он изодного места в другое; внезапно появлялся там, где его меньше всего ожидали;для ускорения переходов изыскивал места, бывшие до того непроходимыми… Словом,явил все искусство свое. Однако – тщетно. И близился решительный час.