Искушение страстью - Франсуаза Бурден Страница 73

– Задернуть шторы?

– Нет! Не надо…

Опустив глаза, Клара пила кофе, а Мари внимательно смотрела на нее.

– Отличный кофе. Налей еще немного. И не надо на меня так смотреть. Я не больна. Я просто старая, усталая, глубоко несчастная женщина.

Эти слова смутили Мари, и она глубоко вздохнула.

– Вечерним рейсом я улетаю в Париж: завтра утром надо быть в конторе. У компаньонов Шарля наверняка возникнут вопросы, и отвечать на них буду я.

– Ты обсудила это с Винсеном и Даниэлем?

– Пока нет, сейчас поговорю.

– Нет, – покачала головой Клара. – Подожди немного. Если к завтраку спустятся все, то лучше устроим семейный совет. Я выскажу свое мнение, а потом делайте, что хотите.

Голос ее не дрожал, глаза не были заплаканы, а плечи были расправлены. Мари в порыве нежности поцеловала бабушку. Клара сжала внучку в своих объятиях, и та не заметила глубокого отчаяния, мелькнувшего на ее лице. Когда Мари выпрямилась, Клара уже овладела собой и деловито протягивала ей пустую чашку.

– Но ведь его больше нет! Ты не должен соглашаться!

Стоя возле туалетного столика, Магали все больше распалялась. У нее страшно болела голова – вчера за столом она слишком усердно перемешивала вина, – и она совершенно не понимала упорства мужа. В волнении она уронила на пол поясок от пеньюара, но не обратила на это никакого внимания.

– Я не хочу жить в Париже, мне там нечего делать. Да еще все время этот дождь. Мне что, так и ждать тебя весь день в четырех стенах?

Он хотел было сказать, что можно ходить по выставкам и музеям, в кино и дома моды, но промолчал: такие развлечения были не для Магали.

– Дорогая, с нашими тремя детьми скучно тебе не будет…

– Им лучше здесь! Они все время на воздухе, делают то, что хотят.

– Мне кажется, они даже чересчур…

Он тут же пожалел о своих словах. Сейчас было не время критиковать то, как Магали воспитывает детей. Он замечал, что Виржиль растет непослушным, наглым и очень упрямым. Несмотря на поучения бедной Хелен, начинала подражать брату и Тифани: она понимала, что мать в полном восторге от их глупостей.

– Чересчур какие? Чересчур свободные? Так радуйся! Они еще такие маленькие, Винсен! Ты что, хочешь сделать из них ученых обезьян?

Сейчас она заговорит о том, что сейчас нравы изменились. Это ее излюбленная тема, она всегда могла обвинить Морванов в старомодности. Винсен завязывал галстук, а она расхаживала около окна в солнечном свете: красивая, полуголая, в развевающемся халатике. Подобрав с ковра пояс, Винсен подошел к жене. Он продевал тонкий поясок в шлевки, и она прижалась к нему.

– Я так хочу остаться в Валлонге… Я здесь привыкла, ты сам видишь…

Движением плеч она легко сбросила пеньюар, он упал на ковер. Они почувствовали, что притягивают друг друга и понимают с полуслова еще тогда, когда флиртовали в машине Алена. Со временем Магали стала увереннее, забыла о девичьих страхах и обрела невероятную чувственность.

– Обещай, что подумаешь. Сделай это ради меня, – ворковала она, ласково прикасаясь к нему.

– Или разговариваем, или занимаемся любовью, – ответил он. – Я знаю, что ты предпочитаешь…

Она недовольно отпрянула от него, а он испытал большое разочарование. Она медленно наклонилась за халатом: ей хотелось усилить его желание, но он и шага не сделал в ее сторону.

– Хорошо, – сухо сказала она. – Итак, тебе очень нужен этот пост. Ты не будешь потом жалеть?

– Это исключительный шанс. Мой отец так много сделал, чтобы я получил его.

– А если это погубит мою жизнь?

– Дорогая, не надо так категорично.

– Что мне сделать, чтобы переубедить тебя? Винсен, я так обрадовалась, когда ты сказал, что Шарль…

Она тут же в ужасе замолчала. Шокированный, не веря ее словам, муж посмотрел на нее. Чему обрадовалась? Тому, что ее свекра сбил автобус?

– Я плохо выразилась, – продолжила она. – Но ведь пока он был жив, ты хотел сделать ему приятное, это нормально… И не смотри на меня так.

Винсен смерил ее взглядом и отвел глаза. Вчера Ален, сегодня Магали, – он что, обречен ссориться с теми, кого любит? Как эта прекрасная женщина, которую он безумно любит, могла с таким цинизмом радоваться смерти? Он повернулся и взял пиджак с кресла.

– Подожди, милый, – сказала она, подойдя к нему.

С виноватой улыбкой Магали стояла перед ним. Семейные сцены между ними были так редки, что она не помнила, когда произошла последняя. Больше всего она ценила в Винсене мягкость. Он проявлял терпение, окружал жену нежностью, вниманием, никогда не судил ее, и это помогало ей выживать в чуждой среде. Идеальный муж, даже чересчур идеальный.

– Я знаю, его смерть тебя расстроила…

Она несколько секунд подбирала слова, а потом решила говорить напрямик: муж наверняка предпочтет любую правду лжи.

– Твой отец всегда был со мной холоден, держался отдаленно, он никогда не позволял мне забыть, кто я такая.

Кроме одного дня несколько лет назад, – тогда она, беременная Лукасом, упала в обморок на кухне, – но сейчас она решила об этом не вспоминать.

– Он все-таки согласился на наш брак, – спокойно напомнил Винсен. – Он дал мне возможность сделать то, что я хотел.

– Нет! То, чего хотел он. Чтобы ты получал дипломы с отличием, чтобы ты стал судьей, чтобы сделал карьеру в Париже.

Перед Винсеном возникло лицо отца на больничной койке, бледное, с заострившимися чертами. Он смотрел на них с Даниэлем глазами, полными страдания. «Я надеюсь, что ты станешь членом кассационного суда, а ты, Даниэль, должен стать депутатом». Так он в последний раз выразил свою волю: наметил им цели. И еще он гордился ими. Это невозможно объяснить Магали, а она продолжала:

– Он всегда пугал меня. Он был такой высокомерный! Ты принимал все решения, оглядываясь на него. Так что, сказать по правде, я его не любила. Когда с ним это произошло, я почувствовала облегчение. Он больше не будет стоять между нами, мы сможем спокойно остаться здесь. Я обрадовалась. И это правда. Но я ни в чем не виновата, не я же вела этот автобус!

Довольная своей речью, она хотела хохотнуть, но не успела. Винсен в три шага пересек комнату, распахнул дверь и с силой захлопнул ее за собой. Она замерла в изумлении и через некоторое время поняла, что эту оплошность уже не исправить.

Клара сильно сжала телефонную трубку, ей вдруг стало больно говорить. Подавляя эмоции, она переложила трубку и откашлялась.

– Я была рядом с ним, когда он ушел, – мягко проговорила она. – Он так и не пришел в сознание…

Зачем рассказывать Сильви, что за два дня агонии, будучи еще в сознании, Шарль ни разу не произнес ее имени.