Скандальная репутация - София Нэш Страница 73

Розамунда положила черную косичку в сумку. Почему-то у нее возникла мысль о наказании. Но за что, она не понимала и не могла даже сказать, кто из них наказан — она или Люк. Тем не менее, хотя момент действительно был крайне напряженный, возможно, это станет началом новой главы в жизни — и его, и ее.

Она не сомневалась, что в течение ближайшего года Люк женится и познает радость отцовства. Графиня подарит ему наследника. Как-то вечером из своего окна в Эмберли Розамунде довелось наблюдать, как герцог возится с детьми гостей, приехавших на бракосочетание Мэдлин. Он организовал игру в крикет. С ребятишками он чувствовал себя спокойно и непринужденно, и у него для всех находилось доброе слово — и для мальчиков, и для девочек, и даже для крошек, едва начавших ходить. Возможно, обретя семью, он в конце концов обретет счастье, существование которого наотрез отказывался признавать.

Впервые за долгое, очень долгое время тоска охватила Розамунду настолько сильно, что мешала судить здраво. Она боролась с ней всю ночь, до самого раннего утра, сплетая прядь черных блестящих волос Люка с золотистыми волосами его матери, имитируя образец, хранившийся в ее собственном медальоне. За работой она тихонько напевала меланхоличную валлийскую песню, которую поют, глядя в глаза любимому, которого придется покинуть.

Утро выдалось ясным и солнечным. Судя по всему, природа наотрез отказывалась соответствовать мрачному настроению Люка. Подгоняя черного норовистого жеребца по Роттен-роу, герцог понял, что цель, которую он имел в виду, отправляясь на прогулку — хотя бы на час отвлечься от проблем, — не достигнута.

Сегодня она уезжает, а Грейс Шеффи приходит к бабушке на чай — излюбленное варево вышедших на охоту матримониально настроенных дам. Хорошо, что хоть на Роули можно положиться. Не даст погибнуть. Судя по письму, его бывший помощник прибудет в Лондон уже этим вечером. Наверняка надеется поговорить о леди Сильвии. Всего этого достаточно, чтобы нормальный человек затосковал по флоту.

Люк возвращался на Портман-сквер. Вокруг царило утреннее оживление: рабочие торопились на фабрики, сновали трубочисты и разносчики. Совсем юная девушка стояла на углу, продавая по два пенса маленькие букетики очаровательных фиалок. Люк остановился и купил их все.

На пороге герцога остановил лакей и объявил, что его ждут в саду.

Розамунда сидела на садовой скамейке одна. Солнечный свет, проникая сквозь густые ветви березы, играл в ее блестящих черных волосах. Старая соломенная шляпа висела за спиной на черных лентах. На Розамунде было темно-красное платье Мэдлин. С неизменным упорством она отклоняла все предложения бабушки обновить свой гардероб. Исключение было сделано только для бального платья.

Люк приблизился и вежливо поклонился.

— К вашим услугам.

— О, мы тебя ждали. — Мы?

— Ата сейчас вернется, но, думаю, я не стану ее дожидаться. — Она умолкла и взглянула на герцога с немым вопросом.

— Ожидание — это для терпеливых людей, не так ли, Розамунда?

— Вчера я попросила у тебя прядь волос, потому что хотела отдать тебе кое-что до отъезда. — Она выглядела одновременно усталой и возбужденной. — Я это сделала, чтобы напомнить, что когда-то существовала женщина, любившая тебя больше жизни.

Герцог растерянно заморгал.

— Материнская любовь никогда не умирает. Она продолжает жить в сердце ее ребенка. Но иногда некий материальный символ способен дать утешение там, где бессильна память. — Розамунда протянула руку и разжала кулачок. На ладони лежал медальон на тонкой золотой цепочке.

— Что это? — Люк старался сохранять спокойствие.

— Я купила эту вещицу вчера, истратив золотые гинеи, по странной случайности оказавшиеся у меня в кармане.

Брауни плохо выполнил порученную ему работу. Розамунда никогда не умела лгать.

— Открой его, — попросила она, прервав мысли Люка.

Он открыл и ошарашенно уставился на лежащую внутри странную маленькую штуковину. Приглядевшись, он понял, что она сделана из причудливо сплетенных черных и светлых волос.

— Я случайно нашла прядь волос твоей матери и сплела их с твоими.

Люк остолбенел. У него не осталось ничего, абсолютно ничего от матери. Отец безжалостной рукой выбросил из дома все, что могло о ней напомнить.

— У меня есть почти такой же медальон в память о матери, которую я едва знала. И знаешь, я… — Она запнулась, потом вытащила из кармана какое-то старое письмо. — Это, насколько я понимаю, от твоей матери. Я нашла его случайно. Оно было прикреплено к стенке секретера в моей комнате… в комнате Генри.

Люк, все это время стоявший без движения, рухнул на скамью. Не говоря ни слова, он сломал печать с инициалами матери. На колени выпала прядь волос, а он стал пожирать глазами написанные на пожелтевшем листке слова.

Он почти ничего не мог понять. Лишь отдельные обрывки фраз врезались в сознание: «…молю о прощении… мне не следовало… так горжусь тем, что ты мой сын… я люблю тебя и буду любить всегда. Глядя ночью на звезды, я радуюсь при мысли, что ты тоже смотришь на них и, возможно, думаешь обо мне. Мое сердце настолько полно любви, что в нем больше ни для чего не осталось места. Эта любовь никогда не умрет».

Последняя фраза повторила слова Розамунды, произнесенные несколько минут назад.

Слабое, но ощутимое тепло начало распространяться по его телу, начиная от кончиков пальцев, сжимавших письмо. Люк перечитал его второй раз, медленно и вдумчиво. Розамунда придвинулась ближе и положила руку на его перчатку. Люк очнулся.

— Розамунда, прости, пожалуйста, я…

— Все в порядке. Ты хотел бы остаться в одиночестве? Он отрицательно покачал головой.

Розамунда подняла голову. Проследив за ее взглядом, Люк увидел бабушку, ковылявшую по лужайке, как всегда, на высоченных каблуках. Она тщательно старалась не наступить на подол длинного белого платья, более подходящего для юной девушки, приехавшей в Лондон на свой первый сезон.

— Люк! — выпалила Ата, задыхаясь от непривычно быстрой ходьбы. Прижав ладони к щекам, она спросила: — Скажи скорее, что там написано? Мне так жаль, что я задержалась.

Внук сомневался, что его мать когда-нибудь делилась с бабушкой самым сокровенным, и не имел никакого желания сообщать ей то, что наверняка испортило бы ей настроение.

— Розамунда сослужила мне очень большую службу, обнаружив это, — сухо проговорил он и закрыл глаза.

— Нет, Люк, — спокойно возразила Ата. — Ты должен сказать мне, что там написано. Когда ты вернулся, я долго думала, что это война, смерть и кровопролития так неузнаваемо изменили тебя. Я надеялась, что время и возможность отвлечься вернут мне оптимистичного молодого человека, которого я всегда знала, но теперь поняла, что ошибалась. Что-то еще мучает тебя, не дает покоя. Мне надоело притворяться веселой, в то время как все мое существо охвачено грустью, когда я вижу, как ты несчастен.