Старая сказка - Кейт Форсайт Страница 73

На том мы и расстались в очередной раз. Я вернулась в свой безупречный чистенький домик, села в своей безупречной белой спаленке и заплакала. Но это были лишь слезы ярости, не более. Неужели я стану убиваться из-за маляра-крестьянина с руками базарного огородника? Ни за что на свете. Пусть забавляется со своей маленькой дурочкой. Посмотрим, сколько картин с нею он продаст. Очень скоро он сам приползет ко мне, моля о прощении.

Утром я проснулась с опухшим от слез лицом. С трудом встав с кровати, я дотащилась до туалетного столика, чтобы умыться, и увидела в зеркале собственное осунувшееся отражение, с покрасневшими глазами и черными кругами под ними. У меня перехватило дыхание. Я выглядела старой, больной и усталой. Оторвавшись от столика, я перевела взгляд на картину, где смотрюсь в зеркало, и пришла в ужас. Весь этот день, и следующий, и еще одни, и еще я провела за чтением книг из каменного ларца Сибиллы. Когда же мне понадобилось оплатить счет, я припудрилась свинцовыми белилами и отправилась в салон Анджелы, где трахалась со всеми, кто готов был предложить самую крупную сумму. Я слишком много выпила, съела и хохотала, но ни на минуту не прекращала поиски рецепта вечной молодости. Сибилла никогда не была красавицей; она стремилась лишь обмануть время и растянуть как можно дольше отпущенный ей срок. А вот я хотела большего. Я хотела оставаться красивой вечно.

Первый намек на ответ я отыскала на клочке пожелтевшего пергамента, еще один — в пространном и запутанном философском трактате на древнегреческом языке (причем куча времени у меня ушла только на то, чтобы научиться с грехом пополам понимать его). Затем я наткнулась на старинное заклинание, начертанное на древнем свитке и снабженное пометками Сибиллы, сделанными ее собственным тайным шифром (разобраться в котором оказалось намного сложнее, чем овладеть древнегреческим), и только тогда начала понимать, как подступиться к решению интересующей меня проблемы. Кровь. Всегда и неизменно — только кровь.

Сибилла была права, когда говорила, что в Венеции трудно, почти невозможно найти девственницу. Все маленькие девочки были надежно заперты или в монастырях, или же за высокими стенами своих домов, или же работали шлюхами на улицах. А мне нужно была чистое и незапятнанное создание, с кожей белой, как лилия, и волосами рыжими, как огонь. Мне нужна была девочка, похожая на меня, прежде чем страшная ночь обожжет мою душу, превратив ее в уголья.

В конце концов я нашла ее, подкидыша, прозябающую в Лечебнице плача Богоматери. Ее звали Абунданция. Я удочерила ее и привела в свой дом. Поначалу она буквально светилась от счастья, ее серые глаза искрились весельем, а худенькое маленькое личико озарялось радостью. Но, хотя я была очень мягка с нею и она ни в чем не нуждалась, Абунданция увяла в одночасье, стоило мне начать принимать ванну с ее кровью. Это были всего лишь жалкие девять капелек; они не могли причинить ей серьезного вреда. Я не могла понять, почему она так ненавидит столь безобидную, в общем-то, процедуру. Сама я с радостью подставляла свое запястье Сибилле. К тому же это случалось лишь раз в месяц. Все остальное время она была свободна и могла заниматься, чем ее душе угодно, лишь бы не выходила за пределы моих стен. Но глупая девчонка ничего не желала понимать и постоянно стремилась удрать. Однажды она даже сумела добраться до улицы Тьеполо, прежде чем Магли нашел ее и вернул домой.

Но заклинание сработало. Еще никогда я не выглядела такой красивой. Я часто сталкивалась с Тицианом на улицах и в салонах, и, хотя и не обращала на него внимания, в его присутствии я бывала особенно великолепна и остроумна.

Весной 1514 года Тициан подошел ко мне в салоне Анджелы и упал передо мной на колени.

— Селена, ты нужна мне.

Я вопросительно выгнула бровь (мне пришлось долго практиковаться перед зеркалом, чтобы овладеть этим искусством).

— Вот как? Тебе прискучила Виоланта?

— Она никогда для меня ничего не значила. Она была лишь… утехой.

— В самом деле? Я слышала, что она переболела оспой и что теперь, к несчастью, лицо ее жутко изуродовано.

По лицу Тициана промелькнула тень. Он отвернулся; его широкая грудь бурно вздымалась, как будто он старался овладеть собой и не дать волю чувствам.

— Ну, и что же тебе от меня нужно? — холодно поинтересовалась я.

— Селена, я получил заказ… очень важный. Я хочу, чтобы мне позировала самая красивая женщина на свете. — Он не сводил напряженного взгляда с моего лица, крепко сжимая мою ладонь своей широкой крестьянской рукой.

Я рассмеялась.

— Значит, теперь я для тебя — самая красивая женщина на свете? А я почему-то считала, что тебе больше по вкусу глупенькие маленькие блондинки.

Он покачал головой.

— Пожалуйста, Селена, заменить тебя не сможет никто.

Картина должна была увековечить женитьбу Никколо Ауреалио, секретаря Совета Десяти, на молодой вдове Лауре Багаротто. Синьор Ауреалио не просто заказал рисунок необычайной красоты, долженствующий восславить торжество любви; он желал иметь полотно, которое исподволь будет способствовать восстановлению репутации его невесты. Лаура приходилась дочерью предателю Бертуччио Багаротто, которого повесили между колонн на площади еще пять лет тому на глазах его супруги и детей. Лаура лишилась приданого и положения в обществе; и вот теперь будущий супруг хотел восстановить и то и другое.

Тициан нарисовал меня дважды. В первый раз — одетой и скромной, с волосами, собранными в прическу и подвязанными миртом, как и полагается невесте, и одним красным рукавом, символизирующим скрытую чувственность. Во второй раз — на обороте первого холста он написал меня обнаженной, если не считать невесомого крошечного облачка белой ткани, с развевающимися за моей спиной алыми драпировками. Образ Земной Любви в противовес Любви Небесной. Невинность против Опыта. Девственница и Жена. Вариантов истолкования было бесконечное множество. Тициана можно было назвать кем угодно, только не глупцом. Вероятно, именно поэтому он и стал тем единственным мужчиной, при виде которого сердце мое начинало биться учащенно, и в котором я видела равного соперника и партнера.

Мы снова были любовниками, и страсть наша стала глубже и отчаянней прежнего. Мне даже пришлось под различными предлогами отказываться от посещений салона моей сводницы, и я приходила к ней, только когда это было совершенно необходимо, возмещая разницу в доходах продажей любовных заклинаний и проклятий. Измельчая в пыль корешки и ягоды в своей спальне, я добрым словом поминала Старую Сибиллу, уроки которой не прошли для меня даром.

В то время зарабатывать на жизнь искусством ведьмы было опасно, и весьма. Римская инквизиция разослала по округе монахов-доминиканцев, ревностно выискивавших еретиков и колдунов. В Брешии на костер взошли шестьдесят с лишним так называемых ведьм, а многие сотни подверглись ужасным допросам и испытаниям. Не думаю, что многие из них обладали реальными способностями и умениями, хотя мне и удалось купить по случаю несколько древних обветшалых рукописей, передававшихся из поколения в поколение в некоторых из уничтоженных семей. Великий Инквизитор сумел даже заставить Совет Десяти издать указ о переселении всех евреев на грязный маленький островок под названием Гетто Нуова, поскольку ранее там размещались литейные мастерские. Отныне ни одному иудею не дозволялось покидать остров без красной шляпы, ставшей отличительным признаком их расы, и все они должны были возвращаться обратно еще до наступления темноты.