Анжелика. Тулузская свадьба - Анн Голон Страница 72

Примечательно, что эти слова принадлежат перу не ищущего развлечений обывателя, а недавнего узника Маутхаузена и участника Сопротивления, известного писателя, поднимающего в послевоенные годы и последующее десятилетие проблемы духовной жизни общества.

На наш взгляд, само литературное родство, жанровая, тематическая ориентация цикла романов Голон, его философская подоплека не ограничивается стремлением авторов удовлетворить запросы любителей авантюрного жанра. Хотя и такая ориентация, в сущности, вовсе не заслуживает осуждения. Советский писатель и критик И. Левидов [141]в предисловии к русскому переводу «Тома-Ягненка» Клода Фаррера писал: «У нас привыкли думать, что авантюрный роман — это синоним пошлого, антихудожественного романа… Однако законы этой литературы отнюдь не базируются на внешней увлекательности за счет пошлости и убогости содержания и отсутствия социально-психологического момента. Как и всякая другая отрасль литературы, авантюрная литература располагает подлинно художественными, социально полезными произведениями».

Осмелимся утверждать, что и романы об Анжелике относятся к их числу.

В процессе подготовки к их написанию супруги изучили многие сотни томов исторической документации, избороздили тысячи километров, определяя и осматривая в мельчайших деталях места действия своего будущего произведения. Они стали истинными знатоками эпохи Луи XIV, его жизни и жизни тех, кто жил в его время и кому суждено было стать их героями. Единственный, кажется, вымышленный персонаж романа — Анжелика де Сансе, графиня де Пейрак.

Какой же видели ее будущие создатели?

В 1964 году «Пари-матч» сообщал, что, по мнению Сержа, героиня должна быть молодой, красивой, дерзкой и трогательной, а ее большая любовь и неколебимая верность перевешивала бы все слабости ее добродетели.

Автор и рисует героиню такой — от восьмилетней девочки до женщины зрелой, прекрасной, умной, образованной, заботливой жены и матери. Мы верим, что Анжелика — натура сильная. Именно сильные натуры способны впадать в минутное отчаяние, когда друзья начинают утешать, а враги злорадствовать. Но вот это минуту назад растерянное создание снова обрело силу, его взгляд тверд, а решения ясны. Друзей это и радует, и вызывает в них зависть, а врагов заставляет кипеть от негодования и ненависти. А наша героиня уверенно идет дальше, к намеченной цели.

В минуты слабости она готова пожаловаться на невезение, как, например, после скандала, разразившегося в Версале из-за дуэли между фаворитом Луи XIV и вторым мужем Анжелики: «Это мое везенье!.. Каждый день и каждую ночь бесчисленное количество женщин при дворе изменяет своим мужьям без всяких осложнений, но в единственном случае, когда это попыталась сделать я, ударил гром. Никакого везения!» («Анжелика и король»). И все-таки ей в значительной степени везет.

Но не будем торопиться объяснить это, подобно А. Эпштейну, тем, что «сюжетная нить в руках авторов». Пожалуй, мы просто не замечаем, как много в жизни зависит от простого везения. А в случае Анжелики, красивой и обаятельной, везение — вещь естественная. В минуты опасности рядом с ней чаще всего оказывается сильный, готовый прийти на помощь мужчина. Только что покинувшую монастырские стены юную графиню де Пейрак спасает от посягательств пьяного племянника архиепископа Тулузы рука супруга, сразившая распоясавшегося пошляка. От гибели в мрачных коридорах Лувра избавляет ее благородный д'Андижос, в Африке — Колен Патюрель. В Новом Свете с Анжеликой не только Жоффрей, но и тот же Колен, и благородный мальтийский рыцарь Ломени-Шамбор, и знавший ее еще в Ла-Рошели Николя де Бардань, и губернатор Акадии маркиз де Вильдаврэ… И на протяжении всего цикла ее ангел-хранитель — Франсуа Дегре…

Однако и сама она способна постоять за себя. В моменты крайней безысходности ее действия парадоксальны (парадокс вообще широко используется авторами, можно сказать — это едва ли не один из главных их приемов). В самом деле: желая сбежать из Франции, где за ней установлен полицейский надзор, она обращается за помощью к герцогу де Вивонну, брату Атенаис де Монтеспан, главной своей соперницы, а для побега из гарема султана она прибегает к содействию двух его главных жен, и нельзя не согласиться, что логика ее проста: хотите избавиться от соперницы — помогите бежать. А чего стоят рассуждения Анжелики о дворе короля и Дворе Чудес, которые явно в пользу «штаб-квартиры» парижского сброда: «Нет, Анжелика не боялась их. Их волчья жестокость менее пугала ее, чем жестокость куда более рафинированных особ… Вонючие болячки возмущали ее меньше, чем красивая одежда, скрывающая отвратительную подлость» («Анжелика и король»).

Какое угодно лицемерие, ханжество претит и автору, и героям этих книг. Живой житейский юмор — одна из неотъемлемых черт романов Голон.

Взбешенный отказом Анжелики подчиниться его приказу покинуть Версальский дворец, ее второй муж, Филипп дю Плесси, бросает: «Что ж, отправляйтесь спать когда хотите и с кем хотите». И сейчас же маркиз де Лавальер утешает огорченную женщину: «Мадам, ни одна дама в Версале не может похвастаться тем, что получила от мужа подобное разрешение» («Анжелика и король»).

А как современно звучат раздумья героини о том, что в истинную причину ее опоздания в Версаль — поломку кареты — никто не поверит, поскольку все используют эту отговорку при опозданиях!

Примеров можно привести много, но, кажется, и этих достаточно, чтобы сделать вывод о живости, неоднозначности как самой героини, так и всего произведения Голон в целом.

Что же касается его социального значения, о котором упоминал, говоря об авантюрном романе, М. Левидов…

Вторая мировая война и оккупация Франции, справедливо названные де Голлем «неслыханными испытаниями», способствовали росту национального самосознания. После войны зарождается движение, подобное возникшему в XIX веке «фелибрижу» [142]. Тогда, в 1870 году, в Монпелье был организован издающийся поныне журнал «Обозрение романских языков», специализирующийся на изучении южнофранцузских диалектов, но и в начале 50-х годов нашего века появляются новые журналы, чтобы объединить литературные силы Прованса. Ученых и поэтов объединил Институт по изучению Прованса с центром в Тулузе.

В то же время в 1955 году выходит книга французского историка Фернана Ниэля «Альбигойя и катары», автор которой утверждает, что «альбигойцы были анархистами, угрожавшими обществу», что их «истребление спасло человечество» [143]. То есть оправдывалось кровавое злодеяние крестоносцев, уничтоживших в XIII веке цветущий край и разоривших Тулузу, гордость французского Юга.

Могла ли южанка Симона Шанжё — Анн Голон остаться равнодушной к этой общественной борьбе? Нет, конечно. И, чтобы объяснить читателю свою в том убежденность, позволю небольшой исторический экскурс.